Читать книгу "Шлюпка - Шарлотта Роган"

На следующий день в тюрьму приехал мистер Райхманн, чтобы задать мне пару вопросов. Он хотел уточнить, действительно ли я помогала столкнуть мистера Харди за борт, и если так, то в какой момент на это решилась. Пожалуй, да, помогала, выдавила я. И спросила, прочел ли он «дневник», полученный от меня дней десять назад; Райхманн ответил утвердительно, однако попросил вновь прокрутить в памяти все обстоятельства того рокового дня, чтобы он мог окончательно разобраться, кому я хотела помочь, пробираясь на корму, — Ханне или мистеру Харди.

— Очевидно, вы поднялись со своего места, чтобы вступиться за человека, к которому испытывали уважение и благодарность: как-никак он спас вам жизнь. А мистер Харди, судя по всему, этого не понял, бросился на вас с кулаками, и вам уже не оставалось ничего другого, кроме как принять сторону Ханны.

— Да, действительно, пробираясь на корму, я еще не понимала, что буду делать.

— То есть вы двигались машинально, как будто не могли ослушаться приказа?

— Не совсем так. Помню, в тот момент я лихорадочно соображала, как правильнее поступить.

— Значит, у вас было намерение поступить правильно.

— Да! У меня было намерение помочь тому, кто…

Я умолкла, боясь показаться вероломной: ведь у меня было намерение помочь тому, кто окажется сильнее. Но тут я поймала на себе изумленный, пристальный взгляд мистера Харди — и сообразила, что он уже подсказал мне ответ на свой вопрос и не понимает, почему меня ставят в тупик самые элементарные вещи. Когда я так резко осеклась, у него на лице мелькнула тень раздражения. Но я не могла решить, что именно его раздосадовало: мое недомыслие и непонимание линии защиты или же нежелание говорить ему правду. Видимо, наша встреча затянулась, потому что мистер Райхманн вытащил из кармана часы и заявил, что опаздывает на встречу с другим клиентом.

— Мы должны более рационально использовать время, — сказал он, совсем как доктор Коул, что в свою очередь разозлило меня: доктора Коула я терпеть не могла, а мистер Райхманн с недавних пор вызывал у меня неподдельное восхищение. — Подумайте до завтра, — продолжил он. — Полагаю, надо делать упор на то, что вы не желали зла мистеру Харди и заняли сторону Ханны лишь в самый последний момент. Если так, хорошо бы обсудить это до утреннего заседания. Завтра нам предстоит заявить свои основания против обвинения. Ваши сообвиняемые планируют заявить о самообороне, а это значит, что они признают себя виновными в убийстве, но настаивают, что мотивом к убийству послужила угроза их жизни, а также жизни других пассажиров. Вы должны выбрать, на что делать ставку — на самооборону или на полную непричастность. Обсудим это завтра утром, перед началом заседания.

Ночью я металась без сна, снова и снова прокручивая в уме события того дня в поисках забытых подробностей и новых толкований. Безусловно, у Ханны и миссис Грант было намерение убить мистера Харди. А относительно их заявления о том, что он подвергал опасности всех остальных, могу сказать одно: других аргументов у них попросту не было. Была ли в этом доля истины? Мы действительно подвергались смертельной опасности, но разве причиной тому стали действия мистера Харди? По-моему, на шлюпке действительно возникла взрывоопасная ситуация, когда женщины противопоставили себя мистеру Харди, но разве это его вина, а не вина тех двоих, которые пошли ему наперекор? Если же вина действительно лежит на Ханне и миссис Грант, что они должны были делать: безучастно сидеть в шлюпке и выполнять приказы, не имея права голоса в вопросах нашего спасения? Но в конце-то концов, мне сейчас нужно было думать не об этом. Мне предстояло решить, что мистер Райхманн от моего имени должен сказать судье. На другое утро пришел мой черед беспокоиться о времени. Слушание начиналось в десять часов, но было уже без четверти, а мистер Райхманн так и не появился. Ханна и миссис Грант со своими адвокатами удалились в комнату для совещаний, а я осталась сидеть на скамье в бесконечном коридоре под присмотром надзирательницы, то успокаивая себя, что мистер Райхманн ни за что не поставит мое дело под угрозу срыва, то терзаясь сомнениями и дурными предчувствиями.

«Где же мой адвокат?» — теребила я надзирательницу, а та невозмутимо отвечала мне с ирландским выговором: «Никуда он не денется. Я его знаю: мистер Райхманн — человек надежный». Когда он наконец появился, я проглотила нарастающую злость и только спросила:

— С вами все в порядке? Я уж беспокоилась, что вы попали в аварию!

Он сиял улыбкой, ничем не выдавая вчерашних сомнений.

— Не волнуйтесь, заседание перенесено на двенадцать, — сообщил он, опуская свой кейс на пол.

Вообще говоря, о таких вещах полагается предупреждать заранее, но мое облегчение было так велико, что я вскоре забыла о своих обидах. Надзирательница отошла в сторону, оставив нас с ним сидеть на скамейке, и он спросил: «Вы обдумали то, что я вам говорил?» — и его тон опять подсказывал, что на этот вопрос есть правильный ответ, но я на мгновение смешалась. В итоге я сказала ему правду, отчаянно надеясь, что не обманула его ожиданий. Заглядывая ему в глаза, в которых теперь не сквозило ни тени насмешки, а лишь темнела глубокая, потаенная тревога, я выговорила:

— Направляясь к Ханне и мистеру Харди, я не сразу решила, как поступить. Видимо, я выбирала такой способ действия, который восстановил бы прежнюю атмосферу, царившую на шлюпке до того, как миссис Грант задалась целью доказать всем некую вину мистера Харди. С моей стороны это, конечно, было безрассудством: я не чета этим людям и при всем желании не смогла бы устранить раскол, поставивший под угрозу жизнь всех и каждого.

— Значит, будем настаивать на признании вашей невиновности! — воскликнул мистер Райхманн, хлопнув ладонью по колену.

Он был так доволен, что меня охватило непривычное ликование, омрачаемое лишь одним странным ощущением: будто я вновь перенеслась в шлюпку и опять стою перед выбором, не понимая возможных последствий. Правда, это ощущение быстро улетучилось, и я спокойно вошла в зал суда, радуясь, что мне больше ничего не придется говорить: я собиралась расслабиться и предоставить мистеру Райхманну заниматься его прямыми обязанностями.

Всю осень и зиму мистер Гловер тайком снабжал меня материалами на тему гибели «Императрицы Александры». Однажды он показал мне полный, как там было сказано, список выживших: фамилия Харди в нем не фигурировала, но мы пришли к выводу, что при желании любой человек может затеряться и уйти в тень. В другой раз он принес газетную статью, посвященную экипажу затонувшего лайнера. Довольно большое место отводилось в ней капитану Саттеру, который отдал морю большую часть из своих сорока двух лет; у него остались жена и две дочери. От сочувствия к осиротевшим девочкам у меня сжималось сердце, но вдруг на меня из засады — несколькими строчками ниже — бросилось имя Брайана Блейка. Я упросила мистера Гловера оставить мне эту газету, пообещав держать язык за зубами, если ее найдут у меня в камере. Потом я до ужина сидела над газетной полосой, переписывая кое-что себе в блокнот.

Помимо всего прочего, для членов экипажа капитан Саттер был как отец. «Если ты капитану не перечил, то и он к тебе со всей душой, — сказал штурман Уильям Смит, выживший в этой катастрофе. — Но коли ослушался, пеняй на себя».