Читать книгу "Убежище - Жером Лубри"

все же с затаенной угрозой.

Так, в качестве теста я попросила у него нечто необычное – газеты.

Сначала он посмотрел на меня своими голубыми глазами, не сказав ни слова. Я не знала, что означает это молчание – согласие или отказ. Затем он исчез на лестнице, так и не дав мне ответа.

Я потеряла ощущение времени. Я не знала, сколько месяцев нахожусь прикованной к этой стене. Я пыталась вести подсчет, рисуя черточки на цементе при помощи камешка. Сначала я чертила палочку, которую затем перечеркивала десятью другими, по количеству прошедших дней.

Но когда он это заметил, то сразу смыл их водой, упрекнув меня в том, что я ничего не понимаю, и повторяя, что время – понятие непостоянное, что оно может свести с ума… Тогда я продолжила отмечать дни на стене, поменяв тактику, чтобы он ни о чем не догадался. Я рисовала силуэт человечка и говорила ему, что это просто игра, чтобы чем-то себя занять, и что эти человечки – мои воображаемые друзья, количество которых увеличивалось с течением времени.

Две палочки для ног, две палочки для рук и одна – для тела. Пять черточек. Пять дней. И круг для головы. Как погасшее солнце. Солнце, о котором я могла только догадываться по свету, проникающему через крошечное подвальное окошко, но никогда его не видела.

Но опять-таки, когда толпа «воображаемых друзей» выросла до такой степени, что мне приходилось изгибаться, чтобы достать до чистого куска цемента, он решил, что пришло время все стереть. Он чистил стену щеткой под моим остолбеневшим взглядом, пока я пыталась сосчитать количество человечков, исчезающих на глазах.

Я успела насчитать только сотню, прежде чем стена стала такой же пустой и бесполезной, как часы без стрелок.

На следующий день (возможно, в качестве извинения?) я увидела, как он спускается по лестнице с пачкой газет в руках. Я сдержала улыбку, изображая гнев и обиду. Но в глубине души я сгорала от нетерпения скорее наброситься на них и узнать о новостях, происходящих снаружи, расширить это маленькое окошко, чтобы выбраться через него в реальный мир, к которому я уже, по сути, не принадлежала. Он положил их передо мной и ушел, не сказав ни слова. Как только за ним закрылась дверь, я схватила стопку газет и лихорадочно развернула одну из них в поисках даты. Несколько секунд спустя я с яростью швырнула газеты через весь погреб.

Все они датировались 1961 годом.

Старые газеты, пожелтевшие от времени и влажности, возвращающие в прошлое вместо надежды на выживание в настоящем.

У меня случилась настоящая истерика. Я визжала, стучала по стенам, изо всех сил дергала за цепь, мечтая, чтобы мое запястье оторвалось от руки, и проклинала свою глупость. Как я могла подумать, что имею над ним какую-то власть? Как я могла забыть, что для этого мужчины я была всего лишь куском мяса, призванным удовлетворять его похоть, собакой, вечно сидящей на цепи? Прислонившись к свежевымытой стене, я долго рыдала и смотрела на часы, висящие на противоположной стене.

В этот вечер, в 20 часов 37 минут, лампочка на потолке не осветила никакой сцены насилия. Он просто принес мне тарелку и поднялся наверх, даже не взглянув на меня.

И это был последний урок дня – его присутствие тоже могло быть непостоянным.

Из-за моего поведения он потерял ко мне интерес.

Это могло бы стать хорошей новостью. Больше никакого горячего шоколада, лапанья, изнасилования и следующего за этим отвращения, когда я приходила в себя.

Но я также была уверена, что если его безразличие продолжится дальше, я просто стану ему больше не нужна…

Дни шли за днями. Ему больше не приходилось раздвигать мне ноги. Мне казалось, что они сами раскрывались ему навстречу, что этот жест давно превратился в рефлекс. Мой затуманенный мозг продолжал рассказывать стихотворение и без его советов. И постепенно лица моих одноклассников стирались из памяти. Я пыталась сосредоточиться, чтобы мысленно увидеть их черты, но наркотик и время сделали их похожими на плоские тени. Оставшись одна, я ужинала, еще одурманенная, затем долго лежала в ванной, отмываясь. Мне в голову не раз приходили мысли о самоубийстве. Чтобы утопиться, много воды не нужно, я где-то читала об этом. Но у меня не хватало на это смелости. Инстинкт самосохранения? Нет, просто малодушие.

Я знаю, каким вопросом вы задаетесь – когда именно я решила укрыться на острове?

Я к этому уже подхожу.

Чтобы отправиться туда, мне была нужна причина.

Насилие, заточение, одиночество были, конечно, достаточными причинами.

Но со временем, и мне стыдно в этом признаться, я к этому привыкла. Мой первоначальный бунт сменился смирением, словно мой мозг говорил мне: «это не страшно, нужно просто потерпеть, ты выживешь, закрой глаза и читай свой стих». Я чувствовала себя отстраненной от происходящего, и когда он входил в меня, мое сознание отделялось от тела и отправлялось на прогулку в лес, населенный мифологическими существами. Но однажды вечером жестокая реальность грубо напомнила о себе. Как только он начал спускаться по лестнице, я поняла, что с ним что-то не так. Его походка была нетвердой, неуверенной. Когда он склонился надо мной, я поискала глазами чашку с горячим шоколадом, но не увидела ее.

От него разило алкоголем.

Он дал мне пощечину, крикнул, что ни один стих меня не спасет, и вонзился в меня с невероятным исступлением. На этот раз мне не удалось скрыться. Я осталась запертой в своем теле, пока он вертел мною как хотел и проникал туда, куда еще никогда не отваживался. Это был «второй первый вечер». И гораздо более жестокий. После этого я не ела несколько дней. Я обмотала шею цепью, но мне не удалось сжать ее достаточно сильно. Еще никогда я так не боялась момента, когда стрелки часов приближались к проклятым цифрам.

Именно в это время я встретила Сандрину.

И она меня спасла.

16

Сандрину я увидела на двенадцатой странице.

В рубрике «Путевые заметки» старых газет. Я наткнулась на нее случайно, не зная, чем себя занять. Меня тут же привлекла к себе эта личность. Она была самостоятельной и сильной женщиной, выпускницей престижной школы журналистики и ездила по всему миру, описывая свои впечатления.

Сандрина Водрье.

Я сразу же ее полюбила, отчаянно завидуя ей.

Она наслаждалась свободой, которая мне и не снилась. Я окунулась в ее заметки с таким же азартом, как в книги, которые прочла уже по несколько