Читать книгу "Последний бой - Дмитрий Лифановский"

сбоку кушетки, подняла спинку в положение полулежа и поднесла поилку с длинным тонким носиком к губам, внимательно глядя на горло. Кадык слабо шевельнулся. Пьет. Кормить также приходилось через поилку жидкой кашицей, следя чтоб не подавился. Хотя основное питание все-таки пока еще идет внутривенно. Сергей Сергеевич Юдин говорит, что Саша уже должен прийти в себя. А он все никак не очнется. А вдруг так и останется⁈ На ресницах девушки повисли тяжелые капли, одна упала на лицо парня и сползла к бинтам, тут же впитавшись в белую стерильную ткань. Нет! Не останется! А даже если останется, все равно она будет рядом. Кормить, поить, мыть. Настя с трудом подавила в себе рыдание, но полувздох-полувсхлип все равно вырвался из груди, — Я читала. Это ты его спас. Ты много кого спас. А я тебя спасу! Ты только очнись скорее. Мне плохо без тебя!

Она аккуратно опустила кушетку, поставила поилку на металлический столик, плавно встала и кинулась в санузел. Только здесь дала волю слезам. Доктор Юдин сказал, что Саша, хоть и без сознания, но может чувствовать все, что происходит рядом с ним, а ей не хотелось, чтоб он знал, какая она у него плакса. Но как же ей его не хватает! В полку, среди друзей и подруг это так не ощущалась. А здесь, оказавшись в одиночестве, пришло осознание, как много значил для нее этот парень. Надежный, спокойный, все знающий. Они и не ссорились-то толком ни разу. Хотя Саша мог и накричать, а мог и матом. Особенно во время боя, когда она зевала или делал что-то не то. Ну, так во время боя все такие. Она сама могла Зинку приложить крепким словом, правда и та могла ответить, но все это оставалось в небе, в бою. А на земле потом лишь разбор, иногда с разносом. Но то служба, по-другому никак. А вне ее Саша был как скала или как мишка из русских сказок, что читала ей в детстве мама. Теплый, сильный, нежный. И сейчас вдруг ничего этого не стало.

А он ей так нужен! Понять! Разобраться! Ведь если все, что она узнала на Ковчеге правда, то это страшно! Это получается все зря! Война эта зря! Ребята и девчата гибнут зря! Советского Союза не станет! Коммунизм никто не построит! К власти опять придут буржуи. А там новая война и конец. Конец всего. Это же не может быть! Но ведь было. Зачем товарищу Берия и Волкову ее обманывать? Да и видела она съемки с вертолета Смоленска из Сашиного мира. Почти такие же руины, как и здесь. И даже церковь на высоком берегу Днепра так же чудом сохранилась. Только вот город больше. Вернее то, что было городом. А еще видела мертвые безлюдные поселки. Сережа показывал на компьютере. Сын Лаврентия Павловича. Они, оказывается, с Сашей знакомы.

Тогда зачем все это? Для чего? В чем смысл? Все равно все исчезнет. Человечества не будет. Совсем. Лишь руины и мертвая земля. Но и сдаться без борьбы нельзя! Саша же не сдался. Он смог выбраться оттуда. Спасти Петю Никифорова. Попасть к товарищу Сталину.

Она представила, как он тут жил, запертый в этом огромном бункере. Хоронил друзей и знакомых одного за другим, пока не остался совсем один. Больной, обессилевший заканчивал работу, чтобы запустить установку. Практически без шансов на успех. Ее передернул от накатившего ужаса. Она бы точно сошла с ума.

Ей вспомнилось, как Саша впервые зашел к ним в класс. Бледный, с тяжелым взглядом исподлобья, в новом дорогом франтоватом костюме совершенно не к месту. Все подумали, что он выпендривается. А у него просто ничего другого не было. Только форма и этот костюм. Еще и Волкова дура, наплела, что он трус, бежал от немцев. Лена хорошая подруга, но вот эта непробиваемая уверенность в себе, порой раздражала даже тихую, добрую и безответную Настю. В тот день Саша после уроков ушел домой, а они еще оставались. Мальчишкам надо было на дежурство в штаб ПВО, а девочкам в госпиталь. Обсуждали новенького. И осуждали. Поляковы даже побить его хотели. Коля Литвинов не позволил. Сказал, что мы не шпана, а комсомольцы. А Насте было жалко угрюмого, необщительного паренька. Потом они стали помогать друг другу с уроками. Сначала Насте поручили Сашу по комсомольской линии. Просто потому что жили по соседству. Правда, Волкова жила еще ближе, но Лена Стаина почему-то невзлюбила. А потом случился этот арест, разговор с Берией, ночь на квартире у Мехлиса, первый поцелуй. И кто бы что ни подумал, с Сашей она не по заданию Лаврентия Павловича. Сашка ей сразу понравился, еще в первый день.

Настя умылась холодной водой. Из зеркала на нее смотрело бледное, осунувшееся лицо с красными и опухшими от слез глазами в обрамлении черных кругов. Пришлось еще раз умыться. А вдруг Саша очнется и увидит ее такой страшной. Постояла у зеркала, приходя в себя и тщетно пытаясь разогнать тяжелые мысли. Голова была тяжелая, виски давило болью. Нормально поспать не получалось с самого прибытия на базу. В голову все время лезла какая-то ерунда, не давая заснуть, а если и получалось отключиться на некоторое время, тут же приходили сны. Страшные, липкие. То она оставалась одна в темных коридорах базы, блуждала не находя выход, пока не проваливалась в какой-то черный колодец. То к ней тянули руки мертвецы с фотографий из Зала памяти. То какой-то старик с седой бородой и в белой домотканой одежде, сочувственно качал головой, но стоило Насте попытаться посмотреть ему в глаза, приходило ощущение падения, и она с криком просыпалась.

Растерев лицо жестким, приятно пахнувшим полотенцем она вернулась в палату. Бросила быстрый взгляд на мужа, все, как и прежде, никаких изменений. Посмотрела на часы. 20–24. Половина девятого. Скоро зайдет Сергей Сергеевич и прогонит ее спать, а на ее место заступит сиделка. Сколько раз она просила поставить ей кушетку здесь. Ни в какую! Настя подошла к Саше и, наклонившись, коснулась губами его губ. Ее не смутили ни тяжелый, неприятный запах больного тела, ни покрытые черно-белым налетом с капелькой густой слюны губы. Сейчас в ней бурлила смесь из любви, нежности и бессильной ярости, что она ничего не может сделать, чтобы помочь родному, любимому человеку. Внезапно девушка почувствовала, что что-то изменилась. Словно легкая, освежающая волна прокатилась по медицинскому боксу и рассыпалась, ударившись о белоснежные стены. Губы парня слегка дрогнули. Настя отпрянула и с надеждой и недоверием посмотрела на Сашку. Он глядел на нее мутными, но с каждым мгновением все сильнее проясняющимися глазами, приспущенные веки подрагивали, не в силах открыться полностью. Тело ощутимо напряглось под простыней.

— Сашенька, родной, лежи! Ты израненный весь! — нежно придержала его за плечи девушка, не сдерживая слез. Она их просто не замечала, — Лежи, любимый! — она, сбиваясь, шептала ему слова любви и радости, пока не услышала вырвавшийся из горда парня сип, — Ой, что ж я дура-то такая! Ты же пить хочешь! — Настя схватила поилку и приставила ее ко рту Александра, от волнения стукнув его фарфоровым носиком, к которому Сашка тут же жадно присосался, по зубам. Осушив поилку, он вытолкнул языком носик и медленно с трудом моргнув, тихо, чуть слышно прошептал:

— Спасибо, — и закрыл глаза. Но Настя была уверена, что это не забытье, что это просто сон и Саша скоро проснется и пойдет на поправку.

Упругая, холодная темнота сдавливала со всех сторон. Она ворочалась, шевелилась, обволакивала словно огромный удав. И с каждым толчком накатывала нестерпимая боль, от которой хотелось выть и кататься по земле. Горло опухло словно набитое омерзительной ватой, а тело не чувствовалось. Саша пытался вырваться, отодвинуть оттолкнуть от себя эту проклятую тьму, но не чем, нет ни рук, ни ног. Дышать становится все тяжелей и тяжелей. Внезапно послышался гул, похожий на гул авиационных моторов и тьму прорезали светящиеся точки. Они закружились, замелькали, сливаясь в стену света, из которой сначала размытыми силуэтами, а потом все явственней и явственней начали проявляться знакомые фигуры. С их появлением давящая темнота отступила, дыхание облегчилось, правда, тело так и не ощущалось. Фигуры приближались, становились плотнее и вот перед ним стоит генерал Терещенко. Он с восхищенным любопытством оглядывает награды на груди у Сашки и хлопает рукой по плечу:

— Молодец, Александр. Но не расслабляйся. И учиться тебе надо.

А за спиной Терещенко уже стоит Пьяных:

— Надо же, полковник! Уже меня обошел, — на лице у Юрия