Читать книгу "На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин"

class="p1">Самым необъяснимым в той ситуации для меня было поведение самого Руцкого. Вместо того чтобы попытаться принять на себя исполнение обязанностей президента страны, он решил «окопаться» в Доме Советов. Кем он там собирался руководить, кроме буфетчиц, непонятно. Общественное мнение и закон в тот момент были полностью на его стороне. Имея «в кармане» решение Конституционного суда и Верховного Совета об отстранении от власти главы государства и будучи законно избранным вице-президентом страны, Руцкой, согласно Конституции, вступал в должность президента. Приняв всю полноту власти в свои руки, после приведения к присяге он должен был немедленно выехать в Кремль и занять президентский кабинет. Кто бы его остановил? Комендант Кремля или неприступный шлагбаум?

Представить себе, что Руцкого могли арестовать верные Ельцину офицеры спецслужб, сложно. В той ситуации Александр Владимирович обладал намного большей легитимностью, чем Борис Николаевич. Вряд ли какой-нибудь командир спецподразделения, памятуя события двухгодичной давности, попытался бы взвалить на себя такую гигантскую ответственность. Именно к стенам Кремля надо было переносить акции народного протеста с единственным требованием - допустить нового и законно избранного президента Руцкого к исполнению своих обязанностей - и занять президентский кабинет.

Ничего этого не было сделано. Руцкой и Верховный Совет предпочли добровольное заточение и самоизоляцию. Зато Кремль времени зря не терял и сделал то, на что в 1991 году так и не решился ГКЧП. Благодаря энергичному и креативному Лужкову в Доме Советов отключили воду, канализацию, электричество и спецсвязь. Ельцин дал приказ окружить здание, где засели защитники Конституции, колючей проволокой и несколькими живыми кольцами солдат внутренних войск. Выйти из осажденного парламента еще можно было, войти - нет.

Руцкой, как затравленный зверь, с автоматом в руках метался по зданию. Депутаты призывали к решительным действиям. Сидя при свечах, они, как герои фильма «Собачье сердце», пели революционные песни и вспоминали ленинский план вооруженного восстания: взятие «мостов, телеграфа и телефона», но все это была пустопорожняя болтовня и сотрясение воздуха. Весь пар защитников Конституции «уходил в свисток».

Последний раз я смог попасть в «оплот советской власти» 27 сентября. Моя жена тогда работала экспертом в Конституционной комиссии при Верховном Совете и, как и многие сотрудники аппарата парламента, отказывалась покинуть свое рабочее место. Несмотря на ее протесты, я забрал ее домой. Обреченность парламента, казалось, понимали даже его стены. Время было упущено. Шансов спасти Верховный Совет от силового разгона больше не оставалось.

Приближалась развязка, я мог рисковать собой, но не родным мне человеком.

На следующий день два десятка народных депутатов и представители оппозиционных Ельцину общественно-политических организаций собрались в зале заседаний Краснопресненского районного совета - в пяти минутах ходьбы от парламента. Здесь, в Шмитовском переулке, располагался «штаб общественной поддержки Верховного Совета».

Выяснилось, что ни у кого из собравшихся нет определенного плана действий. Тем не менее все отметили, что за последние дни симпатии москвичей к «сидельцам» в Доме Советов заметно выросли. Повсюду происходили стычки милицейских нарядов с горожанами, пытающимися прорваться сквозь кордоны к зданию Верховного Совета.

Утром того же дня я съездил в телецентр «Останкино», чтобы выступить на одной популярной независимой радиостанции. На втором и третьем этажах Телевизионного технического центра «Останкино» я насчитал два десятка бойцов спецназа МВД «Витязь». Они были в полной боевой экипировке, деловито осматривали останкинские «катакомбы» - замысловатые коридоры, соединяющие два служебных корпуса телецентра, обсуждали сектора обстрела.

В парке рядом с телецентром стояли бронетранспортеры ОМОНа. С улицы они были практически незаметны, но хорошо видны из окон верхних этажей здания. «Стервятники прилетели», - мрачно заметил знакомый мне оператор.

Об увиденном в «Останкино» я подробно рассказал Александру Краснову, провозглашенному мэру. Он пообещал передать Руцкому мои слова с предупреждением «не соваться в останкинскую ловушку». Знаю, что свое обещание он сдержал. В Верховном Совете не могли не догадываться, что Ельцин готовит вооруженную провокацию. Тем не менее, несмотря на многочисленные предупреждения, представители парламента сами вошли в мышеловку. Третьего октября сотни защитников Конституции, прорвав оцепление у здания Верховного Совета, по чьему-то предательскому приказу вышли из здания парламента на Краснопресненской набережной и на нескольких грузовиках уехали штурмовать останкинский телецентр. Почему? Зачем? Для меня это по сей день загадка.

Такой же загадкой остается появление и вызывающее поведение в расположении Верховного Совета отряда боевиков «Русского национального единства» во главе с их вожаком Александром Баркашовым. На фоне общей инертности «парламентских сидельцев», потерявших всякую связь с внешним миром, молодые нацисты демонстрировали завидную гиперактивность. Они охотно позировали перед телекамерами, зиговали, проводили смотры и маршировали на автостоянке у Верховного Совета, короче, формировали довольно агрессивный и устрашающий образ защитников Конституции. Естественно, попустительство саморекламе крайне правых не добавило симпатий и уважения Верховному Совету - ведь это все происходило на глазах Руцкого и Хасбулатова.

Уверен, появление Баркашова и его боевиков было выгодно только Ельцину. Не управляемый ни Руцким, ни его министрами, ни депутатами вооруженный отряд «Русского национального единства» был использован в качестве пугала. Эта провокационная клоунада скомпрометировала истинных защитников парламента и Конституции. Она развязала Ельцину руки, создав необходимый информационный фон для расстрела Верховного Совета.

Первое крупное столкновение между милицией и демонстрантами произошло 2 октября. Удивительное дело: правительство Москвы, несмотря на постоянные инциденты, которые происходили в непосредственной близости к Дому Советов между сотрудниками органов внутренних дел и москвичами, решило отметить очередной День города и устроить массовые гуляния. Что это было: недомыслие или сознательная провокация? Мэр Москвы не производил впечатления идиота. Уверен, что решение устроить городской пир во время «политической чумы» было принято им осознанно.

Именно 2 октября, воспользовавшись правом на организацию массовых мероприятий в центре города, активисты ультралевой «Трудовой России» Виктора Анпилова и примкнувшие к ним москвичи предприняли первую массовую попытку прорваться через милицейские ограждения к зданию осажденного парламента. В этот же день я со своими сторонниками проводил митинг на Лубянской площади - напротив здания бывшего КГБ. День был прохладный, меня продуло, плюс дало о себе знать чрезвычайное напряжение последних почти двух недель. В итоге к вечеру друзья привезли меня домой с пневмонией и высокой температурой. Как сейчас понимаю, это меня и уберегло от участия в кровавой развязке последующих двух дней.

После расстрела Верховного Совета меня как активного участника сопротивления разгону парламента попытались привлечь к уголовной ответственности, в частности за «проведение несанкционированного митинга». Пару раз вызывали к следователю прокуратуры, но потом отстали. Конгресс русских общин, фигурировавший в списке организаторов этого мероприятия, получил официальное предупреждение Министерства юстиции. Можно сказать, легко отделались.

Все наши проблемы выглядели сущими пустяками по сравнению с