Читать книгу "Отец моей малышки... за кафедрой! - Лючия фон Беренготт"

Дыхание застряло у меня в горле. От переизбытка всего и сразу сердце заколотилось, накачанное адреналином... Кровь побежала быстрее – и вовсе не только от переживаний.

– Прости меня… – услышала я сдавленное, произнесенное прямо в ложбинку между коленями. Руки мои задрожали, неистово желая вцепиться ему в волосы.

– Прости, любовь моя… – повторил он, елозя лицом, горячим дыханием обжигая мои ноги, закрытые тонкой сорочкой.

– Я… я подумаю… – пролепетала, чувствуя, как зрачки мои уходят под веки, а комната начинает медленно кружиться вокруг нас...

Боже, что он делает…

– Клянусь, я искуплю свою вину… Ты не пожалеешь… – продолжает мой невольный соблазнитель, сжимая меня все крепче, задирая лицом сорочку и продвигаясь со своими почти-поцелуями все дальше, все выше – туда, где он мог добиться прощения за что угодно, за любые свои прегрешения…

– Саш… Погоди… – бормочу, почти теряя сознание. – Я прощаю тебя, только давай… только… оххх… – мои слабые отпихивания меняют направление на противоположное, пальцы переплетаются с его, и вот он уже понял, что со мной творит и почему я, задыхаясь, притягиваю его за рубашку к себе, на себя… Не мог не понять.

– Прости… прости меня… – шепчет все выше и выше, уже осознанно задирая на мне рубашку и сжимая, стискивая руками бедра. Достигает цели, обжигает торопливым, горячим дыханием, целует каждый сантиметр…

И я не выдерживаю – выгибаюсь и впиваюсь зубами в собственную руку, чтобы не закричать. И лечу. В первый раз за четыре года – лечу.

Глава 20

Александр

Просыпаюсь в раю. Настоящем, как он есть. Точнее, как я его помню – я, Лиля, пуховое одеяло и раннее-пре-раннее утро. Когда можно открыть глаза, счастливо улыбнуться и снова закрыть их, прижав к себе теплое, размякшее ото сна тело любимой женщины.

И снова уснуть – часа эдак на два… а потом проснуться и заняться с ней прекрасной, утренней любовью.

Согласно плану, я счастливо улыбаюсь. Поверить не могу, что это произошло. Что меня простили. Что дали еще один шанс в этой жизни сделать всё правильно…

Что у меня теперь есть семья.

Продолжая улыбаться, с закрытыми глазами начиная шурудить под одеялом свободной рукой – вторая под Лилиной головой…

– Хотю аисницу! – заявляет от дверей кто-то очень не вовремя проснувшийся. Я отдергиваюсь – неловко, цепляя Лилю за грудь… И тем самым бужу ее. Эхх… Плакал мой «завтрак».

– Что? Кто… – со сна бормочет моя женщина, резко поднимая от подушки голову – всклокоченную настолько, словно мы спали не в постели, а на сеновале.

– Мааама? – удивленно тянет малышка. И после паузы: – Пааапа? Вы сто тут… спите? Вместе?!

– О боже… Что мы наделали! – сразу же паникует Лиля, вырываясь из моих объятий и выбиваясь из-под одеяла. Совершенно забывая о том, что спала голая.

Но я-то помню! Забыть о таком, спя с ней в одной кровати, довольно сложно.

– Лежи, – прикрикиваю на нее – в таком состоянии другого тона она и не услышит. – Я возьму ребенка.

Мой тон действует – притихнув, Лиля вновь зарывается в подушки, хлопая на нас с Машей ресницами и явно не понимая, как объяснить все это дочери.

– Мы с мамой вчера так долго разговаривали, что свалились от усталости прямо здесь, представляешь? – нахожусь я, вылезая из-под одеяла – слава богу, спал в трусах. Натягиваю валяющиеся на кресле холщевые штаны, подхватываю Машу на руки и несу ее в ванну.

– А затем вы так долго лазговаливали? – малышка в последний раз выкручивается, чтобы взглянуть на оставленную в комнате мать и возвращается ко мне.

Я же рассказываю ей о том, как мы с мамой разговаривали, потому что очень долго решали, нравится ли нам жить вместе, и под конец окончательно решили, что да, нравится, и что скоро перевезем сюда все их вещи…

Параллельно помогаю Маше «пописять», чищу ей зубы и веду на кухню завтракать. На этот раз я решил соорудить «аисницу» на всех троих и отнести Лилину порцию прямо в кровать – вместе с ароматным кофе, тостом и еще кое-какими вкусностями из холодильника. Как, впрочем, собирался сделать еще вчера.

Однако, пока я вожусь с яйцами и беконом, пока вставляю контейнеры с кофе в кофеварку, моя Лиля уже встает.

– Я согласна… – вздыхает она мне в спину, обнимая за пояс. Вздрагиваю от неожиданности и чуть не разбиваю яйцо в кофе.

– С… кем? – осторожно спрашиваю, перенаправляя содержимое скорлупы в сковородку.

Она фыркает со смеху.

– Ни с кем, а с чем, глупый. Я прощаю тебя и согласна с твоим предложением выйти за тебя замуж. Вернее, согласна ему… или им… или… черт, как же это правильно сказать-то?!

Не давая потомственному гуманитарию подорвать наше романтическое настроение, я разворачиваюсь и с налета целую ее, затыкая рот.

– Ееууу… – морщится из-за стола Машенька. Но мне все равно. Пусть привыкает, потому что целовать ее маму я буду часто и много, и прятаться для этого вовсе не собираюсь.

Остаток утра мы проводим, как самая настоящая семья – разве что Лиля чуть более чем нужно смущена и поглядывает на дочь, словно пытается убедиться в том, что мы не повредили психику ребенку совместным спаньем под одним одеялом.

Я же не перестаю этому удивляться – какое же, однако, чудо! И какой я был дурак, что послал Лиле тогда это сообщение! Какой полнейший и законченный кретин, что собирался делать предложение гадюке Алле!

– Надо найти ее, – произношу вслух, ни к кому особо не обращаясь.

– Аллу? – сразу же понимает она. Вот еще и за это люблю ее – за то, что понимает меня с полуслова. Хотя, наверняка, я любил бы ее, даже если бы она была полная дура. Такое уж у меня жизненное предназначение.

– Надо найти ее… – повторяю, уже представляя себе, как моя бывшая любовница, словно киношный маньяк, сидит сейчас в каком-нибудь подвале, обклеенном моими и Лилиными фотографиями, с какими-нибудь пришпиленными к стене разноцветными гвоздиками с нитками и стрелочками, обозначенными фломастерами.

– Да, – соглашается Лиля, изящно откусывая кусочек тоста с маслом. – Прежде, чем она придумает что-нибудь еще… Кстати, ты установил уже прослушку на телефон? Если она позвонит снова.

Я мотаю головой.

– Нет. Я не собираюсь сдавать ее полиции и что-либо доказывать. Таких в плен не берут, любовь моя. Таких пытаются вразумить или напугать. А если не вразумятся… убирают с дороги, – я понижаю голос – специально, чтобы Машенька не услышала. И чтобы самому не испугаться этой страшной фразы, сказанной громко, вслух.

Потому что я никогда еще не произносил ничего подобного. И, надеюсь, что больше никогда не произнесу.

Лиля испуганно ахает.

– Ты собираешься…