Читать книгу "Отец моей малышки... за кафедрой! - Лючия фон Беренготт"

Маша молчит, но я подозреваю, что она осторожно кивает.

– И будес делзать меня за луку?

– Конечно буду! Полежи тут, я принесу книгу. Есть у меня одна монография – как раз уснешь под нее…

По звукам он снова укладывает Масюню обратно в кровать и направляется к двери.

Охваченная внезапным порывом, я хватаю с зарядки телефон и тоже несусь к выходу из своей комнаты. Мы открываем наши двери одновременно. Но я ожидаю увидеть его в темном коридоре, а он меня – нет.

– Боже! – вздрагивает при виде бледного, растрепанного привидения в белой сорочке. – Ты чего не спишь? Четыре утра!

В его голосе заимствованные от общения с Масюней отцовские нотки, и это чертовски умилительно. Но я вышла не для того, чтобы умиляться.

Без лишних слов я поднимаю мобильник, нахожу в нем сохраненный со старого номера скрин с его сообщением – тем самым, которое заставило меня бежать – и протягиваю так, чтобы ему было видно.

– Я тоже хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил, – говорю, стараясь не дрожать голосом. – Объясни мне, Сашенька… раз и навсегда объясни, о чем ты думал, когда печатал… это. По каждому слову хочу объяснений. По каждому предложению. По каждой чертовой запятой.

Он прищуривается, привыкая после полутьмы к яркости экрана, всматривается в сообщение…

А потом поднимает на меня изумленный, расширенный взгляд.

– Что это? – спрашивает недоуменно. – Я этого не писал тебе, Лиля. Никогда.

– Как… не писал? – у меня в голове словно буря взметается – наверное, то самое серое вещество бунтует. Мысли сумбурно наскакивают друг на друга, сталкиваются и, не сочетаемые, разлетаются в разные стороны.

– То есть… писал, конечно… но… – он морщится, пытаясь получше выразить мысль. – Но не все это! – берет у меня из рук телефон и вчитывается в строки. – Какая чушь! Какой «отпуск за мой счет»? Я никуда не посылал тебя одну! Я только предложил сделать аборт и все!

«Только»! От его «только» мне хочется как следует заехать ему между глаз кулаком, но сейчас важно не это. Сейчас важно понять, что он вообще имеет в виду.

– Ты что… приклеила эту надпись в фотошопе? Это шутка такая? – его лоб начинает грозно хмуриться.

– Какая, к черту, шутка?! – я наскакиваю на него со сжатыми кулаками. – Ты нормальный вообще?! Я, по-твоему, сошла с ума, так шутить?

– Откуда я знаю? Мне в последнее время кажется, что все с ума посходили, включая меня! – он оглядывается на свою дверь, волнуясь, вероятно, что мы испугаем ребенка. И это снова настолько мило, что я невольно успокаиваюсь.

Это какое-то недоразумение, говорю себе. Просто недоразумение. Он меня не понял, а я его.

– Еще раз, – медленно, как для ребенка с особенностями развития, повторяю. – Это сообщение я получила от тебя. Четыре года назад. Ты ведь помнишь, что послал меня на аборт, правда?

Умоляюще заглядываю ему в глаза по мере того, как страшная мысль закрадывается – а может, это он реально сошел с ума? Маразм? Ранний Альцгеймер? Но там вроде недавние события забываются, а те, что много лет назад как раз вспоминаются на ура…

– Во-первых не послал, а предложил. Тебе еще не было девятнадцати, и ты была на втором курсе! Какое рожать? Я был уверен, что ты посмеешься вместе со мной, сходишь в клинику и мы продолжим жить вместе…

Я тупо смотрю на него, не зная, как продолжать этот разговор. Потому что вот оно, это сообщение – перед глазами. Зачем отрицать очевидное?

– Погоди! – он вдруг срывается с места. – У меня ведь оно тоже сохранено! В твоем старом контакте… Сейчас!

Пока я стою, словно пыльным мешком огретая, он быстро возвращается в комнату и уже через несколько секунд снова рядом со мной, в коридоре, сжимая в руках уже два телефона – мой и свой.

– Маша уснула… – шепчет, беря меня за локоть и прикрывая за собой дверь. – Идем в твою комнату.

Я безропотно, все еще в состоянии полной прострации, следую за ним, заходя в выделенную мне спальню.

– Садись, – он сам присаживается на край моей кровати и похлопывает по ней рядом с собой. – Смотри. Вот то, что я послал тебе тогда. И да, это ужасно, и я до конца своих дней буду стыдиться своего поступка… Но то, что написано у тебя… Мне бы даже в голову не пришло отсылать тебя отдыхать куда-то одну! Я бы сошел с ума от ревности!

Я не знаю почему, но я вдруг верю ему.

Мы оба поднимаем головы и смотрим друг на друга, ошпаренные внезапной догадкой.

– Алла! – в голос и одновременно восклицаем.

– Но как? – я потерянно развожу руками, потом подскакиваю и задыхаюсь от еще одной догадки. – У нее доступ к твоему гугл-аккаунту, ты же сам сказал, помнишь?

Он сжимает челюсть, но отрицательно мотает головой.

– Не помню. Совсем.

– Ну вспомни – она пришла, когда мы прощались перед твоей поездкой и принесла тебе флэшку, а ты еще отругал ее? Сказал, что она могла бы загрузить тебе содержание в твой гугл-докс, вместо того, чтобы переться к тебе домой?

Его глаза вспыхивают и расширяются.

– Теперь вспомнил. Ты думаешь…

– Ну, конечно! Это она подослала это второе сообщение! Зашла с твоего компа в офисе или какого другого дивайса, увидела, что ты со мной переписываешься и дописала от себя, чтобы выглядело так, будто это ты дописал!

Я ахаю, закрывая рот руками.

– А она ведь и со мной так же обошлась! Через деканат получила доступ к моей почте и заказала на нее билет! А ты и купился!

– Не я, – резонно заметил он. – Мой адвокат. Да любой бы тут купился. Но как же сумка? Письмо?

– Письмо она сама отдала мне. Встретила в коридоре перед твоим кабинетом и попросила передать тебе – сказала, что это типа прощальное. И попросила отдать тебе, когда сама уже уедет. Мол, ты ее отговаривать начнешь, а она – гордая. Сумку мне привезла мама – после того, как Алла позвонила ей под видом директрисы детского сада.

– Вот ведь одержимая сучка! – процедил он, играя желваками на челюсти.

– Она-то сучка… – в тон ему процедила я. – А ты после всего, что натворил – кто?

Тяжелая, грозная тишина поглотила комнату, нарушаемая только нашим дыханием и тиканьем настенных часов. Невольно, я стала прислушиваться к этим двум звукам, пытаться синхронизировать их и даже считать, отмеряя секунды времени, которое требуется этому человеку на осознание глубины собственной вины.

Резкий вдох носом дал мне понять, что осознание произошло.

А вот того, что произошло дальше я не ожидала.

Я не была готова к тому, что Александр Борисович Зорин, ректор моего университета, самовлюбленный и эгоистичный красавец, сползет с кровати прямо на пол, сгребет меня в охапку и уткнется лицом в мои колени. Молча.