Читать книгу "Евангелие от LUCA. В поисках родословной животного мира - Максим Винарский"

Такими виделись вещи в 1989 г., и многие палеобиологи и эволюционисты были склонны согласиться с талантливым и красноречивым автором «Удивительной жизни». Но не стояла на месте и сама палеонтология. Продолжалось изучение бёрджесских фоссилий, похожие на них организмы были найдены и на других континентах, и вот исследователи постепенно начали разрушать фундамент важнейшего гулдовского аргумента. Почти всех представителей бёрджесской фауны, невзирая на всю их странность и ни на кого не похожесть, удалось распределить среди давно известных типов животных или, по крайней мере, указать, чьими предками они могли бы быть. Пресловутую галлюцигению сейчас считают возможным предком онихофор — небольшого типа животных, включающего около сотни видов тропических беспозвоночных, внешне напоминающих крупных бархатистых гусениц. В конце прошлого века несколько похожих онихофороподобных видов было найдено в кембрийских отложениях в разных странах — Китае, России, США, Австралии, Швеции, и тогда стало ясно, что галлюцигения — один из членов этой группы. Аномалокарис оказался представителем членистоногих, на что указывают, в числе прочего, имевшиеся у него большие фасеточные глаза. В Рунете его величают «гигантской креветкой», что совершенно неправильно, потому что это животное относится к вымершему классу (но не типу!) динокарид. Сейчас в живых не осталось ни одного из родственников аномалокариса. Нашлись в сланцах Бёрджес моллюски, а еще очень примитивные хордовые, которых Уолкотт в свое время принял за многощетинковых червей.

Гулду пришлось столкнуться с резкими нападками одного из его бывших соратников, палеонтолога Конвей Морриса (крестного отца галлюцигении), который обвинял его чуть ли не в шарлатанстве. Накал полемики и острота личных выпадов крайне удивляли тех, кто следил за этой публичной дискуссией. Редко в наши дни увидишь ученых мужей, затеявших такую жаркую и не всегда вежливую перепалку. В современных академических дискуссиях принято соблюдать кодекс приличий и корректность по отношению к оппонентам[127].

Так растаяла одна из самых увлекательных теорий в истории палеонтологии. Гулд, конечно, не был совсем неправ, подчеркивая важность случайных и непредсказуемых событий в эволюции. До сих пор имеют немалую популярность «импактные» гипотезы, объясняющие массовые вымирания животных и растений в прошлом столкновениями Земли с астероидом и тому подобными «армагеддонами». Вера во всемогущество естественного отбора тоже сильно подорвана (что не мешает рассматривать его как важный фактор эволюции). Но бёрджесские ископаемые уже нельзя рассматривать как мощный аргумент в пользу этих взглядов.

Все мы с младшего школьного возраста накрепко затвердили, что жизнь возникла в воде. Многие из групп животных, появившиеся в водной среде, обречены в ней оставаться; им не довелось выйти на сушу и освоить разнообразные наземные местообитания. Кишечнополостные, губки, иглокожие, мшанки, многощетинковые черви, брахиоподы, головоногие и двустворчатые моллюски — все они были и останутся исключительно водными тварями. Некоторые из них не смогли даже покинуть морские воды, чтобы освоить пресные реки и озера. Зато членистоногие, брюхоногие моллюски и хордовые сумели это сделать и, частично расставшись с водной средой (частично, потому что в составе всех перечисленных классов и типов остались исключительно водные обитатели), дали начало огромному количеству наземных видов. Особенно преуспели в этом насекомые. В составе этого класса насчитывается больше видов, чем всех морских и пресноводных животных вместе взятых.

Что побудило живые организмы выйти на сушу? Жизнь как природное явление характеризуется свойством «всюдности» — так его назвал в свое время академик Вернадский. Это значит, что жизнь стремится распространиться по всей Земле, занять все мало-мальски пригодные для обитания экологические ниши, и этот великий поход заканчивается только тогда, когда организмы наталкиваются на абсолютно непреодолимую для них преграду.

Хотя для водных животных наземная среда представляет очень экстремальное местообитание, она не стала непреодолимым барьером для их эволюционного развития. Однако для завоевания суши морским созданиям пришлось изрядно попотеть. Судите сами. Перепады температур в наземной среде в несколько раз превосходят те, что наблюдаются в воде. На суше постоянно колеблется уровень влажности, причем есть такие места, где живое существо может запросто погибнуть от обезвоживания. Воздух — гораздо менее плотная среда, чем вода. В нем почти нет возможности дрейфовать, как это делает в воде планктон. В воздухе взвешено очень мало съедобных частиц, поэтому невозможно неподвижно сидеть на одном месте, промышляя лишь той пищей, которую приносят его потоки. Чтобы не околеть от голода, сухопутное животное должно уметь двигаться, активно искать свою пищу.

Однако наземно-воздушная среда — это не один сплошной адский ад. Есть в ней и некоторые очевидные преимущества. Скорость диффузии кислорода в воде в тысячи раз меньше, чем в воздухе, поэтому на суше очень малы шансы погибнуть от его нехватки, тогда как в воде это совсем не исключено (явление «замора» в небольших озерах). Количество света, доступного сухопутным обитателям, многократно превышает то, что выпадает на долю морских животных. Вода эффективно рассеивает солнечные лучи, поэтому глубже 150–200 м в море царит постоянный мрак. Наконец, по своим физико-географическим условиям суша куда разнообразнее океана, она предоставляет животным гораздо большее число экологических ниш.

Париж, как известно, стоит обедни. Несмотря на многочисленные трудности, представители самых разных типов животных в раннем палеозое устремились на сушу и, адаптировавшись к принципиально иным для себя условиям существования, дали начало нескольким совершенно новым группам. Всем хорошо известны земноводные: лягушки, жабы, тритоны, саламандры и им подобные. Они до сих пор тесно связаны с водой, потому что их икра не имеет плотных оболочек и на суше развиваться не может. Но эта вода — пресная. В современной фауне нет ни одного вида морских амфибий. Земноводные так видоизменились по сравнению со своими предками — лопастеперыми рыбами, что обратный путь в море для них абсолютно закрыт. В то же время эволюция земноводных не продвинулась настолько далеко, чтобы считать их особым типом животных. Лягушки и их родня — типичные хордовые, как и вараны, пустынные черепахи, попугаи и жирафы — все, чей процесс размножения не зависит от воды.

Насекомые, как бы ни были они разнообразны и порой сложно устроены, тоже остались в пределах типа членистоногих. Сто миллионов лет эволюционных экспериментов не прошли даром. Заложенный в кембрии и докембрии морфологический фундамент был таким прочным, что на суше не сформировалось ни одного нового типа животных!

Я поставил точку, перечитал текст главы и тут же понял, что увлекся и переборщил. Погружение в палеонтологические загадки опять увело нас в сторону от центральной темы этой книги — родословной животного мира. А в главе 6 про генеалогические связи почти ничего не было сказано[128]. Постараюсь исправить это упущение и в главе 7 подробнее поговорить о том, в каких родственных отношениях состоят современные нам группы животного мира.