Читать книгу "Забытый берег - Владимир Евдокимов"

— Оп-па… — Зенков замер с кайлой в руке и резко глянул на меня. Нос его сморщился, глаза сощурились. — Какое тело?

— То есть как? Виноградова…

Зенков со всего маху вонзил кайлу в грунт и досадливо крякнул:

— Аксёнов, профессор вы эдакий! Здесь же не вечная мерзлота! А в обычных условиях тело может сохраниться в грунте нетленным только в случае его святости! А Виноградов погиб за презренный металл! За деньги! Минерализация тела в земле происходит лет за пятнадцать! Ну, плюс-минус, с учётом климата и грунта… А прошло сколько? Больше двадцати? Мы приехали не за телом, Аксёнов, а за останками! Вообще… — он неопределённо покрутил пальцами левой руки перед собой, — нет там тела и быть не может! Кости будем искать, откапывать, очищать и собирать в рюкзак. Как археологи. В рюкзаке же и повезём обратно! До машины лично вы понесёте, настраивайтесь. Такая у вас будет аккордная работа.

Я ждал, что Зенков назовёт меня тупым или кем-то наподобие, но он этого не сделал, отчего я ещё сильнее ощутил собственную несуразность. Он сдвинул шапку на затылок и насмешливо продолжил:

— Не читаете вы серьёзных книг, так и не надо. Читайте тогда стихи. Вот есть такой восточный поэт, Омар Хайям, он писал рубай. Есть у него и про минерализацию тела, и про глину. Большой образованности был человек! Так прямо и писал: нет пользы, поверь, в изучении наук!

Зенков стоял в яме с кайлой в опущенной руке. Он сиял! Хитрыми, ставшими вдруг калмыцкими глазками он весело смотрел на меня и похохатывал.

— Да читал я Хайяма, что ж вы так… — пробормотал я.

— Ну, раз такое дело, поработайте теперь кайлой вы.

Забрав у Зенкова кайлу, я продолжил.

Так, часто сменяя друг друга, мы аккуратно проработали до обеда. Яма углубилась, выбранный грунт внушительной горой лежал рядом. Никто не появился ни в посадках, ни поблизости. Стояла приятная зимняя тишина. Был, правда, тревожный момент, когда сбоку, за кронами дубков, высветилось вдруг солнечное пятно, разрослось, а потом, наоборот, уменьшилось и стало круглым, и мы с Зенковым угрюмо ждали: что будет дальше? Разгонит солнце сырую хмарь — надо думать о возможных облётчиках, исчезнет — и мы спокойно продолжим. Ждали мы всего минут пять, после чего солнце растворилось в небе — нам повезло.

Я вздохнул и спросил:

— Скажите, Владимир, а вы вправду Зенков?

— Да вам-то на что? — удивился Зенков и посмотрел на меня с какой-то тревогой.

А я не унялся:

— Я не привык. Я должен знать, с кем имею дело. Это как-то не по-людски. Мы одни, кругом снег, дубки и больше никого…

Я повёл рукой вокруг, ещё раз убеждаясь: действительно, никого и ничего, только деревья и снег.

— Да? Не по-людски? — тихо удивился Зенков и уже громче добавил: — А зарыть в землю своего убитого товарища и о нём не вспоминать — это по-людски? А о близких этого человека, для которых он вдруг навсегда исчез, вы подумали? Чурка, Аксёнов, это если деревянный пенёк топором расколоть. А если не получится, то колуном, и тогда будет чурбан заскорузлый, и я вас зря вечером пожалел, про науку говорил. Бить надо было!

Я вовремя среагировал, выставив вперёд кайлу, но Зенков одной рукой отдёрнул её в сторону, а другой ударил меня сбоку по голове. Выронив кайлу, я упал на бок, а он несколько раз несильно, но обидно, как пацану, нашлёпал мне по затылку. Я опять туго соображал, потому что всё порывался спросить: за что? Но, слава богу, молчал. А Зенков зло приговаривал:

— Конева утопили… Этого пьяного алчного дурака. Какой бы он ни был, но это убийство! А Виноградов?! Виноградова-то вы, скоты, должны были похоронить, как положено. Вернуться, откопать, привезти на кладбище и похоронить! В гробу! Вот как по-людски-то! А вы же чурка, Аксёнов, дуб-дерево! И бить вас надо каждый день!

Плавно подняв руку, Зенков отвесил мне последнюю затрещину и буднично распорядился:

— Достаньте из рюкзака одноразовые перчатки, они скоро понадобятся. Я поработаю.

— А…

— И покурите пока.

Перчатки я достал — серые, с синими пупырышками со стороны ладоней, ушёл в соседний ряд дубков и сидел там, прислонившись к круглому стволу. Дым от сигареты казался холодным, со стальным привкусом. Я курил и куском снега тёр лицо, чтобы не чувствовать слёз. Зенков меня бьёт, даже не бьёт, а затрещины отвешивает, как пацану, а я тру снегом лицо, и по щекам текут слёзы — почему?

Скажи мне кто неделю назад про эти дубки, яму, кайлу… Да как же я тут оказался?! А вот оказался! И старательно копаю яму, в которой лежат останки Паши Виноградова. Получил подзатыльники от какого-то Зенкова и пустил слезу. Рыдать надо, а не слёзы лить — сколько времён сошлось у этой ямы! Тишь, кругом серый снег, дубки стоят с пятьдесят восьмого года, когда меня ещё на свете не было…

Глава 16

Каждому своё

1

Когда наткнулись на Пашу, устроили обед. Мы снимали землю аккуратно, слой за слоем. Пошли гнилые тянущиеся лоскуты одеяла, пятна ткани майки, почти целый брючный ремень… Тела никакого не было, а что было, я не понимал. Может быть, Зенков понимал, но я не спрашивал. Потом наткнулись и на череп. Он высоко почему-то лежал. Зенков копнул рядом, пошуровал ножиком, севшим голосом произнёс:

— Давайте перекусим. Потом будет некогда.

Мы отошли в дубки, расположились и медленно съели по холодному окорочку с хлебом. Напились чаю. Тишина замерла в посадках, и мы молчали.

Когда Зенков вернулся к яме и стал раскладывать рядом с ней полиэтиленовые пакеты и бечёвку, я отправился с сигаретой к оврагу. Зимний, он уютным оказался, домашним каким-то: заваленный снегом, а склоны сизые, серые, чистые. А вот съехать бы по склону наискось на старых лесных лыжах и, не останавливаясь, по днищу выкатиться вниз и свернуть влево! За поворотом будет огромный котлован оврага, потом узкий проход на конус выноса и путь на Волгу. И там исчезнуть — раз и навсегда… Я сунул сигарету обратно в пачку, надел одноразовые перчатки и вернулся.

Я не испытывал никаких потрясений или угрызений совести. Я даже не нервничал. Ровно, вполне по-деловому я смотрел на то, как Зенков ножом тщательно счищает с черепа Виноградова суглинок, освобождает от него глазницы, окапывает череп со всех сторон. Череп лежал, чуть наклонившись к правому плечу. В левой части лба, там, где я и сказал, Зенков нашёл отверстие от пули. Он очистил его, потом расковырял. И я увидел круглую дыру в лобной кости — чёрную и глубокую.

И услышал запах. Непонятный и неприятный. Словно исходивший от неведомой чёрной патоки земли…

— Теперь обкапывайте туловище, — сказал Зенков, вылез из ямы и сел рядом с ней на корточки.

Он очищал снегом ножик, а на меня смотрел недобро. Пулевое отверстие его расстроило? Нет? Я не подумал о простой вещи — о минерализации тела. По-простому говоря, о том, что тело в земле в землю же и уходит. Но, видимо, не это его волновало. Я пошёл в ноги Виноградову, а Зенков резко скомандовал: