Читать книгу "Как не умереть в одиночестве - Ричард Роупер"

На следующее утро они наконец-то отправились в «Бартер букс». Отчего-то у Эндрю возникло ощущение, что Пегги откладывает визит не из-за потери интереса, а из опасения, что вся их попытка закончится неудачей.

Девочки остались с Имоджен, обещавшей научить их делать кекс таким шоколадным, что даже сам Брюс Богтроттер, отведав его, улетит в диабетическую кому. Машину Пегги позаимствовала у сестры. Имоджен подробно описала все многочисленные проблемы ее «Астры» и способы их решения, включавшие в том числе такие приемы, как пинки, удары кулаком, богохульства и брань.

– Тварь, – проворчала Пегги, безжалостно дергая взад-вперед рычаг коробки передач и одновременно рассказывая забавный случай со своим первым бойфрендом, у которого постоянно слезились глаза.

Очередной дорожный знак проинформировал, что до Алника осталось пятнадцать миль.

– Что-то мне немножко не по себе, – сказал Эндрю. – А ты как?

– Даже не знаю. Пожалуй. Вроде того, – ответила Пегги, сворачивая на дорогу с двусторонним движением и поглядывая в зеркало заднего вида.

Чем больше миль прожевывала «Астра», тем муторнее становилось на душе у Эндрю. Их приключение подходило к концу. Скорее всего, они вернутся домой уставшие и разочарованные, и Алана в последний путь проводят лишь они и безразличный к его судьбе викарий. А потом – снова трудовые будни.

Они миновали еще один указатель на Алник – пять миль. Эту информацию сопровождало написанное красной краской злобное, но безыскусное проклятие – «дерьмо».

Эндрю вспомнил одну из редких школьных экскурсий в оксфордский Музей Эшмола[14]: обожженное до красноты вечернее небо, телеграфные провода, растянувшиеся на его фоне пустой музыкальной партитурой, и вдалеке брошенные на забор белые буквы: «ПОЧЕМУ Я ДЕЛАЮ ЭТО КАЖДЫЙ ДЕНЬ?» Смысл послания, адресованного пассажирам пригородных электричек, он тогда не понял, но оно сохранилось в памяти, и подсознание как будто говорило: «Сейчас оно ничего для тебя не значит, потому что ты слишком юн, и больше всего тебя беспокоит, не выберет ли Джастин Стэнмор тебя на роль жертвы, но пройдет лет тридцать, и ты все поймешь».

Эндрю подался вперед.

Может, взять и рассказать все Пэгги? Здесь и сейчас. В душном салоне «Астры», на шоссе с двусторонним движением.

Эндрю заерзал – перспектива и бодрила, и пугала. Все можно выложить начистоту. Рассказать о чувствах к Пегги и раскрыть большую ложь. Пегги возненавидит его и, может быть, никогда больше не заговорит с ним, но зато с этим будет покончено. С этой бесконечной мукой, за которую он продолжает цепляться и которая уже не дает никакого утешения. Понимание этого пришло к нему, как радиосигнал, пробившийся через завесу статических помех: ложь способна существовать только в оппозиции к правде, и только правда способна освободить от боли.

– Что ты все ерзаешь? – спросила Пегги. – Была у меня старая кукла, вечно волочившая задницу по полу.

– Извини. Просто…

– Что?

– Ничего.

Эндрю забыл про Пегги почти сразу же, как только они вошли в книжный магазин, его взгляд устремился вверх, к тому, что происходило в пяти футах над головой. Прекрасный темно-зеленый локомотив – «Экьюкрафт викториен Эн-Эй класс», если только Эндрю не ошибался, – легко и плавно скользил по расположенным над книжными стеллажами рельсам. Через проходы висели бумажные мостики с поэтическими цитатами. Ближайшая читалась так:

Сияли зори людям – и до нас!Текли дугою звезды – и до нас!

Поезд снова проскользнул мимо, едва заметно всколыхнув за собой воздух.

– Я на небесах, – прошептал Эндрю. Если что-то и могло вернуть в норму пульс после едва не случившегося в машине, то только вот это. Потом он почувствовал, что кто-то стоит рядом, и, повернув голову, увидел высокого мужчину в сером кардигане, который, держа руки за спиной, тоже смотрел на поезд. Мужчины кивнули друг другу.

– Вам нравится то, что вы видите? – спросил незнакомец.

Эту фразу Эндрю слышал только в фильмах, где ею пользовались хозяйки борделей, но сейчас, несмотря на явное несоответствие привычному контексту, она прозвучала вполне уместно, потому что ему действительно нравилось то, что он видел.

– Глаз не оторвать, – сказал он. – Завораживающее зрелище.

Незнакомец кивнул и на мгновение закрыл глаза, как будто говоря: «Добро пожаловать, старина».

Эндрю глубоко вдохнул и, уже чувствуя себя полностью в своей тарелке, медленно повернулся на месте и прошелся взглядом по всему помещению. Он определенно был не из тех, кто пользуется словом «атмосфера», но если бы принадлежал к их числу, то атмосфера «Бартер букс» опьянила бы его. Такое спокойствие царило здесь, такая безмятежность. Люди просматривали стоящие на полках книги как нечто заслуживающее уважения и почитания, переговаривались вполголоса. Беря в руки том, посетитель делал это с величайшей осторожностью, как археолог, поднимающий из земли старинную керамику.

Эндрю читал, что одним из прославивших магазин моментов был тот факт, что именно здесь обнаружили оригинальный постер «Сохраняйте спокойствие и продолжайте в том же духе»[15]. И хотя с тех пор он разошелся в тысячах разнообразных и действующих на нервы вариаций – у Мередит в офисе стояла кружка с призывом «Сохраняйте спокойствие и занимайтесь йогой», возможно, самым прозаическим предложением, когда-либо запечатленным на керамике, – здесь этот плакат воспринимался как идеальная эмблема.

Вот только пришли они сюда не за атмосферой. Поискав глазами Пегги, Эндрю обнаружил ее сидящей в неприлично уютном на вид кресле с довольной улыбкой на лице, со сцепленными за головой руками.

– Ох, – простонала Пегги. – Наверно, пора заняться делом, а?

– Наверно, пора, – согласился Эндрю.

Пегги посмотрела решительно на него и протянула руки.

В первое мгновение он уставился на них недоуменно, потом сообразил, что к чему, и помог ей подняться. Они стояли рядом, касаясь друг друга плечами, лицом к вытянувшейся к кассе вежливой очереди.

– Так… – Эндрю потер руками, демонстрируя предприимчивость. – Значит, подойдем туда и спросим, не работает ли здесь Б?

– Да, если только у тебя нет идеи получше.

Он покачал головой.

– Поговоришь ты?

– Нет. Ты?

Пегги поджала губы.

– Камень – ножницы – бумага?