Читать книгу "Дикие истории. Дневник настоящего мужика - Тимофей Баженов"

— Кампутия-Кампутия, — лепетала она.

Отряд пошел за мной по траве. Мы перелезли овраг и направились к свалке самолетов. Пот катился градом. Девушка остановилась и указала рукой на помойку.

— Кампутия хорошо! — сказала она неожиданно и унеслась на тук-туке, поднимая клубы рыжей пыли.

На одном крыле и честном слове

Мы мрачно двинулись вперед. Вскоре из-за разрушенного «Эйрбаса» вышел бородатый европеец. Он был в потрепанном летном костюме и улыбался. Знаки различия говорили о том, что он капрал. Хотя непонятно, его ли это был костюм вообще. Он говорил по-французски. Мы поздоровались. Европеец сообщил, что мы прибыли верно, что он командир воздушного судна и через полчаса выполнит рейс Бангкок — Пномпень по расписанию. Сейчас его самолет проходит регулярное техническое обслуживание и заправку. Командир сказал, что мы единственные пассажиры. Ждать никого не надо. И поинтересовался, нет ли у нас выпить. У нас было. Мы пошли в тенек, под крыло разрушенного самолета. Когда выпили по первой, я поинтересовался, где наш борт. Пилот показал нам на самолет, криво стоявший посреди свалки. Его правый двигатель был разобран. Стоя на шатких деревянных лестницах, в двигателе ковырялись местные. Их головы были укрыты клетчатыми платками. На лицах — медицинские маски. Черные ручки то и дело вытаскивали из двигателя кусочки и кидали в пыль. Приехала поливальная машина. Один из работничков обстоятельно слез с лестницы, протянул из нее шланг, и над помойкой поплыло жаркое бензиновое марево. Работнички закурили.

— Готово! — сказал пилот. — Сейчас заправят, и полетим.

— А не взорвется? — опасливо спросил я.

— Нет! У них не взрывается… — засмеялся пьяненький француз. И пригласил нас на борт.

Мы стали тушить сигареты, но он сказал, что это лишнее. Салон курящий. Мы полезли в самолет. Спинки кресел не держались. Расселись на удобные места. Пилот начал готовиться к взлету. Турбины изрыгнули черный дым, и самолет, оттолкнув крылом деревянные лестницы, медленно поехал по помойке. Я обратил внимание капитана на то, что правый двигатель недособран. И на то, что многие запчасти остались в пыли. И еще на то, что капот открыт. Пилот махнул рукой и ответил, что это ерунда. И он тысячу раз так делал. Мы уже быстро ехали по траве, скоро начался бетон. Игнорируя разметку, наш лайнер, дрожа и колыхаясь, поднялся в пасмурное небо Таиланда.

Мы начали разворот на малой высоте. Прошли над крышами одноэтажных хижин, едва не задев их крылом, и взяли курс на Камбоджу. Взлетать выше не спешили. Ехали по небу медленно. Как по кочкам. Пилот сказал, что это его самолет. И он не может летать высоко. Потому что не убираются шасси. А ремонт он предпочитает всегда делать в Таиланде, так как по международным летным правилам ремонт выполняет та страна, на территории которой произошла поломка. И он с любой поломкой всегда тянет до Бангкока. Они давно знают эту хитрость и потому сажают его на неудобья и дают самых неопрятных слесарей. Но дело делают.

Вообще-то до места лететь час. Но мы летели три. Нужны высота и скорость. Этого у нас не было. Зато страну посмотрели. Под нами тянулись джунгли и эдафические саванны, красно-бурый Меконг катил свои воды, мы поднатужились и приподнялись над Слоновыми горами, едва не цепляя крыльями за диптерокарпусы и альстонии, миновали дождевые леса, прошли над Ангкором и плавучими чамскими поселениями. Пролетели Сап, Басак и озеро Тонлесап, прошли над Беун Меок Тенле — лицом четырех рек… Все это я видел тогда впервые. И второй раз эти ощущения я испытал через много лет, когда смотрел фильм «Аватар».

Посадка в аэропорту Пномпеня была жесткой. Оно и понятно. Ведь стойки шасси у нас были заварены. Аэропорт в те времена был очень уютным, маленьким, деревянным. Вместо кондиционеров под крышей крутились огромные, обсиженные мухами вентиляторы.

Солнце село, и работники аэропорта надели теплые свитеры. Было плюс сорок пять.

Мы быстро получили штампы и вышли в город. За нами на микроавтобусе приехал парень по имени Путь Хера. Он сносно разговаривал по-русски. Выяснилось, что никакой он не парень, а старше нас всех. В полпотовские времена вся его семья погибла от голода. А его привезли в СССР и стали учить на механизатора. Тхера, а именно так он попросил себя называть, учился хорошо. И первым делом узнал, что означает по-русски его имя. И еще тогда придумал сокращение, чтобы оно не звучало обидно.

Несмотря на то что среди нас был человек, говорящий по-кхмерски, Тхера просил разговаривать с ним на русском языке, так как очень скучал без практики.

* * *

Интересна история о том, как Тхера изучал русский язык в СССР. Их всех, детей Камбоджи и Вьетнама, привезли в огромный лагерь под Волгоградом. Учителя не говорили на их языках. Все предметы были на русском. И для начала их учили по картинкам, как инопланетян. Беда в том, что многих предметов, изображенных на картинках, они в жизни не видели. Они запоминали слова «елка», «снег», но значение этих слов дошло до них только через несколько месяцев, когда наступила зима.

В Азии нет ягод. Только фрукты. И поэтому значение слова «клубничка» Тхера узнал только через год. Картинку он увидел в августе. Вся еда казалась ему невкусной и инопланетной. Например, хлеб. Его в Камбодже и сейчас почти не пекут. А начали лет пять назад.

Тхера никогда не пробовал картошки, колбасы, никакой каши, кроме рисовой. Наши супы казались ему едой для свиней, даже после голода. Он не видел теплых вещей и не знал, для чего они нужны. Не представлял, зачем в окнах два стекла. И зачем нужны батареи. Укроп, петрушка и иная зелень Тхере понравились. Однако он не представлял себе, что уже в сентябре все это исчезнет. Единственный знакомый плод, огурец, был большой редкостью. Соленый томатный сок вообще поражал: в Азии томатный сок сладкий.

«Русские не едят насекомых» — это первое, что он сообщил соотечественникам, когда вернулся. В общем, полюбил Россию студент…

Запах и вкус

По случаю приезда мы отправились в ресторан. Оставили вещи в машине и пошли пешком к набережной через засыпающий Желтый рынок. Сейчас этот рынок называется «русским», так как на него приезжают наши коммивояжеры за тряпками, золотом и антиквариатом. А тогда во всей Камбодже о наличии русских в мире знали человек двести. В школах на уроках географии детям показывали фотографии глобуса, где Камбоджа находилась по центру. А следовательно, все остальные страны были ничтожно маленькими или вовсе не существовали.

Улицы, по которым мы шли, были земляными. Асфальт был снят и аккуратно уложен стопками на тротуарах. Его еще не успели закатать после Пол Пота. Он приказал вскрыть проезжие части и засадить кукурузой. А кто против — расстрелять. У него были и другие методы погубления жителей. Но о них я расскажу позже.

Запах Камбоджи особенный. И в те годы, когда мы шли по земляным улицам к реке, он был сильнее всего. В Пномпене арычная канализация. То есть нечистоты текут по канавам, прорытым по обе стороны дорог. Арыки накрыты бетонными плитами — это и есть тротуары. Но ходить по ним нельзя — плиты могут треснуть и провалиться, хорошего в этом мало. Запах гниения и канализации преобладает, но смешивается с запахом благовоний, горящих в маленьких алтарях перед каждым домом. И с запахом кухни — по вечерам здесь готовят везде. Сильно пахнет свежей пресной водой Меконг — самая большая река Юго-Восточной Азии. Запах Меконга распространяется по всей Камбодже.