Читать книгу "Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов"

Поскольку армия генерала Ленвальда находилась много севернее основного маршрута движения русского войска, то правую ее колонну предложено было именовать авангардом, и ей отводилась роль обнаружить местонахождение прусских частей. Командиром над ней, благодаря личным симпатиям главнокомандующего, был назначен польский генерал Сибильский, не так давно перешедший на русскую службу. Ему под начало передали мушкетерские полки: Муромский, Нижегородский, Вятский, Черниговский и Ростовский. Еще правее должны были двигаться 1-й Гренадерский полк, Суздальский, Углицкий, Невский, Сибирский и Вологодский.

В среднюю, наиболее многочисленную и боеспособную колонну, были включены полки 2-й дивизии генерала князя Василия Абрамовича Лопухина, одного из первых выпускников Сухопутного шляхетского корпуса. В нее также вошли мушкетерские полки: Нарвский, Киевский, 2-й Московский, Выборгский, Ладожский и 2-й, 3-й Гренадерские полки.

Левая колонна состояла из мушкетерских полков: Апшеронского, Бутырского, Белозерского, Архангелогородского, Псковского, а также полков конных гренадер: Каргопольского, Нарвского и Рязанского. Туда же вошли казачьи дивизии донских и малороссийских казаков и легкая калмыцкая кавалерия.

Графу Петру Румянцеву в отместку за излишнюю ретивость и вспыльчивый нрав было поручено командовать резервом, куда вошли 4-й Гренадерский полк и мушкетерские полки: Новгородский, Воронежский, Троицкий. Ему же была передана кавалерия в составе Кирасирского наследника Петра Федоровича и 3-го Кирасирского полков, а также Нижегородские драгуны, Рижские и Санкт-Петербургские конные гренадеры, Чугуевские казаки, Сербский и Венгерский гусарские полки.

Общая численность русской армии составила около 55 тысяч человек, что по самым приблизительным подсчетам в два раза превосходило число войск, которые могли выставить против них пруссаки. Однако за ними оставался выбор места сражения и внезапность нападения на русские колонны, находящиеся на марше.

Батальон, в котором служил Мирович, оказался в самом конце колонны, которой командовал генерал Сибильский, тут же переименованный солдатами в Сибирского. Движение началось ранним утром, еще до восхода солнца, отчего необычайно долго совершалось построение. Невыспавшиеся солдаты угрюмо смотрели на своих командиров в ожидании завтрака, но им сообщили, что поваров вместе с обозом отправили вперед, а поэтому придется потерпеть до обеда. Некоторые, наиболее запасливые, доставали из патронных сумок припрятанные сухари и тайком жевали их, не имея возможности запить хотя бы водой, которую везли водовозы где-то далеко позади основного воинского контингента. У кого-то нашлась фляжка с квасом и ее тут же пустили по рядам. Фока незаметно сунул ржаной сухарик в руку стоявшему рядом с ним Мировичу, шепнув:

– Пожуйте, ваше благородие, оно веселее будет.

Мирович не возражал, и, отвернувшись в сторону, начал грызть сухарь, чтобы не заметил бегавший вдоль строя поручик Трусов. Потом ему так же незаметно вручили фляжку, и он, преодолевая отвращение, что к фляжке приложился добрый десяток рядовых, глотнул из нее. Квас был перестоявшийся, кислый, отдавал болотной тиной и чем-то прогорклым. Василий чуть не закашлялся, но сдержался и взялся пересчитывать своих подопечных. Их оказалось на пять человек меньше, о чем он тут же доложил Трусову, делавшему записи на свернутом вчетверо листе бумаги.

– Да, мне уже сообщили, что несколько человек сказались больными и их поместили в обоз с ранеными. Черт-те что происходит, но разбираться некогда, вечером выясним, что с ними случилось. Остальные здоровы? – спросил он Мировича.

– Так точно, – доложил он. – Жалоб нет.

– Это хорошо, – отозвался Трусов, продолжая вести подсчет рядового состава. – Патроны все получили?

– Еще с вечера положенное число, – отозвался Мирович.

– Смотрите, чтоб кремни запасные были у всех. На ближайшем привале возьмите у каптенармуса заряды сверх комплекта. Его, кажется, Маркел зовут? – неожиданно спросил он.

– Кого зовут? – растерялся тот.

– Да каптенармуса вашего, – ответил тот с усмешкой. – Подходил давеча ко мне, просился перевести в другой батальон, дескать, у него там земляк служат. Это накануне-то боя… Отказал, конечно…

Мирович не совсем понял, почему Трусов заговорил с ним о каптенармусе Маркеле, но, присмотревшись, заметил, что тот был как бы не в себе и постоянно крутил головой, посматривая по сторонам, растерянно проводя рукой по груди, будто бы искал там что-то. Прапорщика явно беспокоил предстоящий бой, но он не желал этого показывать, однако о его волнении говорили сами за себя поспешные движения и излишняя суетность.

– А как вы думаете, господин поручик, бой сегодня непременно случится? – спросил Мирович осторожно и почувствовал, как у самого в груди похолодело и мурашки побежали по коже.

– Чего бы нас тогда в такую рань подняли? – ответил Трусов. – Немец явно где-то близко, только мы о том не знаем. Не иначе как напоремся на него через час-другой. Чую, так оно и будет…

Мимо них в это время тянулся артиллерийский обоз с пушками, укрытыми от утренней сырости рогожами и крест-накрест обмотанными пеньковыми веревками. Рядом вышагивали артиллеристы, с явным превосходством глядя на пехотные полки, пропускающие их вперед себя.

– Вы там немцев всех без нас не перестреляйте, а то на нашу долю не достанется, – крикнул им вслед кто-то из солдат, переминавшихся с ноги на ногу в ожидании начала движения.

– Не боись. Для ваших штыков парочку оставим, – отвечали те, не оглядываясь. – Только вы поспешите, а то знаем мы вас, обязательно припретесь лишь к самому концу, когда уже и делать будет нечего.

– Поспешим, поспешим, – отвечали пехотинцы. – Вот только подкрепимся кто чем может и сразу двинем вслед за вами, а вы пока без нас баталию начинайте.

Мирович с Трусовым слушали эту шутливую солдатскую перепалку и не пытались прервать ее, понимая, что и у всех нервы на пределе и их шуточки – это желание скрыть одолевавшее каждого волнение. К поручику подошли остальные капралы с отчетом, и Мирович поспешил вернуться к своему капральству, чтобы убедиться, все ли на месте, все ли у них ладно.

Он подошел к стоящим позади всех азиатам, продолжавшим держаться кучно. Посредине строя стоял Тахир и, судя по всему, что-то тихо шептал вполголоса.

– Чего там бормочешь, Тахир? – спросил у него Мирович. При этом остальные солдаты тут же повернулись в их сторону.

– Моя с небом говорит, – на полном серьезе ответил тот.

– Молишься, что ли? – уточнил Мирович.

– Нет, просто говорю. Спрашиваю у неба, что со мной будет…

– Так поделись, нам тоже интересно знать, что там тебе небо твое напророчит, – продолжил Мирович расспросы. – Спроси о главном: сражение сегодня состоится или нет, а то начальству нашему о том ничего неизвестно.

– Моя уже спросил, – без всякого смущения отозвался Тахир. – Стрелять шибко много скоро будем. Паф-паф! – уточнил он для верности.