Читать книгу "По следам фальшивых денег - Иван Погонин"

– Прошу прощения, мадемуазель. Я бы не стал ругаться, если бы знал, что меня кто-нибудь поймет. Еще раз прошу прощения.

– Ничего. Вы давно из России?

– Неделю.

– Как там?

– Все по-прежнему, стоит Русь-матушка. Разрешите представиться, мадемуазель. Надворный советник Ковалевич, Владислав Николаевич. Служу по ведомству путей сообщения. В Париже в командировке.

– Володко. Эмилия Эдмундовна.

– Pani Polak?

– Tak! Nie wiem, dużo języka ojczystego[24]. Боже мой, как чудесно встретиться в Париже с соотечественником! Вы даже не представляете, как приятно слышать родную речь. Рассказывайте мне скорее, как там на родине?

– Мадемуазель, я с удовольствием исполню вашу просьбу, но думаю, что в кафе нам будет удобнее. Я знаю неподалеку одно очень неплохое местечко. Позвольте вас пригласить?

– С удовольствием!

Однако получилось так, что Кунцевич больше слушал, чем рассказывал. Барышня буквально наслаждалась возможностью поговорить по-русски.

– Париж прекрасный город. Эти бульвары, эти кафе, это вино, эта еда. Все прекрасно. Первую неделю, две, три. А потом все начинает надоедать. И бульвары, и вино. А еда! Нельзя же питаться земноводными и насекомыми! Мясо подают полусырым. А суп! Вы ели их луковый суп?

– Ел, и, как и вы, не в восторге.

– Господи, как я хочу щей! Обыкновенных вчерашних щей, таких, которые наша кухарка делает. А пельмени! Полжизни отдала бы за наши сибирские пельмени. Вы знаете, у меня и батюшка, и матушка поляки, мы и в костел ходили, а не в церковь. Но во мне буквально нет ничего польского, кроме имени. Обоих дедов сослали в Сибирь в шестидесятых, папаше пять лет тогда было, а матушка и вовсе в Томске родилась. Боже, как я хочу в Благовещенск, как я хочу нашу зиму! Вы были здесь зимой? Тут зимой нет снега, вы представляете? Если снег выпадает, он сразу тает. Но в домах холодно. Мороза нет, а холодно. Они не топят! Они жалеют дрова! Я жила в первоклассной гостинице, так и там не топили! Я буквально мерзла. Господи, как я хочу домой.

– Осмелюсь спросить, что же вас здесь удерживает?

– Я не могу вам сказать. Не могу! – На глазах барышни показались слезы.

– Ну, ну, ну, не надо, не плачьте. Давайте лучше выпьем вина. Все-таки помимо плохого в Париже есть много хорошего. Вино, например. Вы какое предпочитаете?

– Сотерн.

– Гарсон! – позвал Кунцевич.

У самого дома пьяненькая Эмилия все-таки опять не удержалась от слез.

– Ах, Владислав Николаевич, какой вы чудесный. Я, к сожалению, сейчас не могу позвать вас в гости. Но я непременно хочу с вами встретиться еще раз.

– Так давайте встретимся. Если у вас неудобно, давайте опять в кафе.

– Давайте! Давайте завтра, в двенадцать там же? Только приходите непременно! Придете? Пообещайте, что придете.

– Обязательно буду.

Взяв извозчика, Кунцевич отправился на rue des Saussaies. Пообщавшись с Себилем, он вернулся в отель и наконец-то завалился спать.

На следующий день он был у Себиля в десять утра.

– За домом мы установили круглосуточное наблюдение. Володко там не зарегистрирована. Одну из комнат в ее квартире снимает некто… – начальник дирекции розысков посмотрел в бумаги, – Ку-цан-ко – слесарь-механик, подданный русского императора. Вам эта фамилия что-нибудь говорит?

– Куцанко? Нет, ничего не говорит. Фамилия малоросская, скажем так, не редкая. Она живет с ним?

– Да. Господин Куцанко работает в метрополитене. Работает недавно, до этого почти месяц был без места. Ранее работал в больнице Брока, там с мадемуазель и познакомился.

– Она там тоже работала?

– Нет, лечилась. Подхватила инфлюэнцию.

– Однако же как много узнали ваши люди за неполные сутки!

– Мы поговорили с квартирной хозяйкой. Наш инспектор пригрозил ей штрафом за несообщение о новой жиличке, вот она и стала такой словоохотливой.

– Жюль, вы не могли бы предоставить мне завтра автомобиль? И я на пару дней хочу переменить гостиницу, перееду в отель подороже. Барышне надобно пустить пыль в глаза, да и знают в «Тибре», по какому ведомству я служу. И еще, скажите, а где в Париже можно отведать настоящих русских щей?

Ровно в двенадцать он подошел к Эмилии, уже сидящей за столиком летней веранды кафе, и преподнес ей букет из дюжины алых роз.

– Ах! Какая красота! Спасибо.

– Эмилия, после вчерашнего нашего разговора я поставил перед собой задачу убедить вас в том, что Париж, несмотря на все его недостатки, прекраснейший город. Я думаю, что мне это удастся.

– А мне кажется, нет.

– Чтобы узнать, кто из нас прав, надобно проверить. Вы согласны?

– Эх, согласна! А что мы будем делать?

– Для начала перекусим.

– Да, да, пожалуйста. – Эмилия подвинула к нему меню.

– Нет, завтракать мы будем не здесь.

– А где?

– Поехали.

Он перевел ее через дорогу и открыл дверцу Peugeot «Bébé».

Глазки девушки заблестели.

Вечером глазки m-ll Володко блестели еще больше.

– Владислав, вы были правы. Париж действительно чудесный город. А щи в «Амбассадоре» почти такие же вкусные, как у нашей кухарки! Если бы мы заключили пари, вы бы получили приз.

– Да, жалко, что мы не заключили пари.

– И мне жалко. Вы мне покажете, где остановились?

Игошин и Тараканов вышли на палубу. Пристав был в наглухо застегнутой шинели и с корзиной в руках – пароход подходил к Соболиной.

– Еле от нее вырвался, – пожаловался Тараканов на певичку.

Пристав усмехнулся:

– Зачем же вы вырывались?

– Я женат, – пожал плечами Осип Григорьевич. – И счастлив в браке.

– Я, голубчик, тоже женат, и тоже счастлив, но вырываться от фрейлейн Розы ни за что бы не стал.

В это время хрипло и громко загудел пароходный гудок, избавив столичного сыщика от необходимости отвечать.

«Барон Корф» сделал крутой поворот и стал подходить к пристани. С мостика неслись отрывистые слова команды. На нижней палубе матросы гремели сходнями. Пассажиры суетились, готовясь к высадке.

На берегу под горою в слабо освещаемой керосиновыми фонарями темноте толпился народ. Через несколько минут, когда брошенные с парохода железные «концы» были укреплены на горе и даны сходни, началась высадка. Одни сходили совсем, другие за провизией в местные лавчонки, третьи просто прогуляться.