Читать книгу "Теория противоположностей - Элисон Винн Скотч"

Я ничего не отвечаю, поворачиваюсь к кассиру и прошу раздельный счет.

– Уилла, ну хватит, – говорит он. – Тебе станет легче, если я скажу, что скучал по тебе?

Он смотрит на меня так, словно говорит правду, словно ему тоже нелегко быть без меня счастливым.

– Станет, – отвечаю я. – Я тоже по тебе скучала.

Резко дернувшись, он ставит пудинг на поднос.

– Все так сложно…

– Почему? – спрашиваю я. Не потому что была без него несчастна, а потому что несложное для меня – важнее, чем счастливое. Я ведь Швейцария, черт возьми! Мы ведь оба признали этот факт на Match.com. Усложнять и конфликтовать – не наше занятие, мы любим легких людей, мы любим, чтобы все было спокойно и мягко, как заячьи ушки, – так почему все внезапно так усложнилось?

– Не знаю, почему все так сложно, – он вздыхает и неосознанно гладит мои волосы. – Но сложно.

Собаку Циллы Цукерберг зовут Зверь. Вы знаете об этом? Вчера вечером я снова гуглила Циллу и добавила в подписки ее страницу на «Фейсбуке». Реши я завести собаку, я бы в жизни не рискнула выбрать такую, которая будет отзываться на кличку Зверь. Я бы предпочла, например, Барби или Принцессу, может быть, Макса – если уж совсем сошла бы с ума. Но Зверь – воплощение свирепости, а я никогда не была свирепой. А жаль. Так было бы лучше.

По ряду причин я назову свою будущую собаку Золушкой. Я ничего не говорю Шону. Я не говорю – слушай, ведь мы женаты, черт возьми! Хватит перерывов! Я не спрашиваю, что случилось с Шиллой? С выходными на диване? С массажем ступней? С китайской едой? С попытками зачатия? С нашим планом?

Я должна была сказать об этом месяц назад. Я должна была сказать об этом сейчас. Я клялась себе так и сделать. Но я до смерти устала, а Шон ни в чем не уверен, и поэтому (Ванесса бы меня убила, но никто из нас не совершенен, тем более я пока еще в процессе формирования) мне проще сказать:

– Ну, может быть, мы не нарушим правила, если когда-нибудь вместе выберемся на бейсбол?

Он обдумывает мое предложение. Он обдумывает его целую вечность. Я хочу сказать: разве ты не видишь, как я изменилась? Может быть, я сказала не то, что нужно, но я сказала хоть что-то! И гораздо больше, чем раньше! Наконец он отвечает:

– Да, конечно. Мне снова нужно уехать из города, но, может быть, когда я вернусь… посмотрим. Не будем давать обещаний.

Я думаю: а что такое обещания? Просто еще что-то, что можно нарушить в мире нарушенных правил и разрушенных ценностей.

* * *

Раз мы с Шоном теперь бездомные – спасибо брату-суперзвезде, которому вздумалось выращивать марихуану у нас в шкафу, – я перебираюсь в квартиру Райны в Верхнем Ист-Сайде. Шону компания предоставила ультрамодный отель в каком-то Мясоразделочном квартале – я сделала вид, что слышала о таком. Детей до шестнадцати туда не пускают, поэтому Никки мне приходится забрать с собой.

– Ничего страшного, – говорит мне Никки в такси по дороге из больницы. – Евреев угнетали миллионы лет. Подумаешь, очередное угнетение.

Я корчу ему гримасу. Вот чудной!

– Что? Неужели вы не слышали про Песах? И про разделение Мертвого моря?

– Ты имеешь в виду Красное море? – уточняю я.

– Хм-м… – он задумывается. – Да без разницы.

Какое-то время мы молчим.

– Дядя Шон говорил с твоей мамой?

– О чем? Разве плохо обрести Бога? Я еврей, тетя Уилла, и не стыжусь этого, – он водит пальцем перед моим носом, а я думаю: интересно, смотрит ли он «Клуб 700»[25]. Или что-нибудь наподобие него. «Еврейский клуб 700» – есть такой?

– Нет. Дело не в том, что ты еврей, – я вздыхаю. – Просто, наверное, надо рассказать ей, что происходит у нас с Шоном, с моим отцом. Вряд ли она это предвидела, когда решила привезти тебя к нам на лето.

– А-а, – говорит он с чисто подростковым безразличием ко всему не имеющему отношения к его личным проблемам.

– Хотя неплохо бы сообщить ей и о том, как ты обрел Бога, – замечаю я.

Взяв меня за здоровую руку, он проникновенно смотрит мне в глаза.

– Тетя Уилла, вам тоже не поздно Его обрести. Никогда не поздно следовать своему зову.

Машина быстро несется к квартире Райны, к центру событий. Никки не совсем прав. Но и не совсем далек от истины.

* * *

Мама и Нэнси проходят через парадный вход, а мы уже успели поесть, помыться и вновь собираемся нести ночную вахту у постели отца. Оливер тем временем провел в библиотеке Райны сеанс медитации.

– Не понимаю, почему мои ученики должны страдать из-за правительства, которому вздумалось устроить эту охоту на ведьм! И вообще, после такого стресса я просто обязан восстановить внутреннюю гармонию, – заявил он, запуская блендер с намерением приготовить пшеничный смузи. Теперь он, посвежевший, более спокойный, одетый в костюм от «Лулулемон», стоит в дверях, а я неожиданно вижу в коридоре маму.

– Мама! – кричу я. Как хорошо, что она приехала!

– Мама-медведица! – произносит Оливер.

– Привет, мам, – сухо говорит Райна.

Мы по очереди подходим ее обнять, и я, к своему удивлению, начинаю плакать. Шлепаю себя по носу, стараясь успокоиться.

– Не пойму, что со мной. Ты же знаешь, я не плакса.

– Ой, солнышко, – отвечает мама, – ты как бабочка, которая обрела крылья.

Я не знаю, как на это ответить, – похоже на рекламу тампонов, которую я могла бы разослать своим клиентам, если бы еще работала в агентстве. Мама вытирает мне глаза и говорит:

– Я все понимаю, солнышко. Твой отец в больнице, а муж – сукин сын.

Прежде чем я успеваю возразить, она делает шаг вперед, выводя на сцену свою спутницу. Размахивая руками, мама восклицает:

– Это Нэнси!

Нэнси вспыхивает и опускает голову, давая понять – она не заслуживает такого внимания; но мне сразу становится ясно – эта женщина точно знает, чего заслуживает. Ее лицо мне смутно знакомо – может быть, я помню его из детства, со времен «Брейкерса», а может быть, просто видела на страницах светской хроники. Она симпатичная – блестящая кожа, за которой явно ухаживают, каштанового цвета боб – прическа, вполне подходящая ее возрасту. На ней шикарные белые капри, вокруг шеи затейливо повязан шарф, и, честно говоря, я понимаю, чем она берет. Такой женщине не нужно переписывать план Вселенной или искать способы плыть по течению. Она просто знает, куда указывает ее стрелка, и уверенно продвигается на Северный полюс, не отклоняясь от курса.

– Нэнси! – кричу я и хлопаю в ладоши.

– Красотка Нэнси! – восклицает Оливер.

– Добрый день, Нэнси, – говорит Райна и, обращаясь к маме: – Я не знала, приедешь ты или нет. Никак не могла дозвониться.