Читать книгу "Линкор "Шарнхорст" - Альф Якобсен"

То, что такому сигналу он подчинится с большой неохотой, следовало из сообщения, полученного по телетайпу капитаном цур зее Петерсом в Нарвике в 2.30 24 декабря:

«До сих пор сообщения о конвоях оставляли желать много лучшего… Важнейшее значение имеет обнаружение вражеских сил прикрытия… Тактически лучшим временем для внезапной [атаки] является не раннее утро, в астрономическом смысле, а период сумерек в середине дня [например, между 11.06 и 11.51]… В вероятной точке встречи с конвоем на севере будет полная темнота, что вовсе не благоприятствует применению тяжелых орудий».

Реакции Петерса на это мрачное послание долго ждать не пришлось. Всего четыре дня назад он отправил радиограмму командующему флотом генерал-адмиралу Шнивинду, в которой, используя злые и несколько растерянные выражения, сообщал о недостаточно активном сотрудничестве Люфтваффе в северном секторе боевых действий.

«Я хочу, чтобы мое мнение было зафиксировано официально — из-за нежелания Люфтваффе и недостаточности сил на севере нет никакого шанса на успешную атаку подводных лодок и Боевой группы… Командованию флота важно совершенно недвусмысленно высказаться на этот счет — иначе виноватыми за то, что поставки в Россию идут через Баренцево море без потерь, окажемся мы».

Адмирал был с этим согласен, но решил, что сигнал Петерса выдержан в чересчур резком тоне, чтобы его передавать дальше по инстанции — даже учитывая, что Дёниц со своим штабом хорошо знали, как обстоят дела.

Теперь, когда наступило утро сочельника, мнение Петерса о Люфтваффе несколько смягчилось. В своем ответе Бею он сказал, что, по его мнению, наблюдение за конвоем ведется приемлемым образом. Было желательно, тем не менее, чтобы был обследован участок океана к западу от конвоя радиусом до 300 миль, потому что не исключено, что там, за спиной конвоя, может прятаться сильное соединение врага.

«Если о выходе Боевой группы в море враг заблаговременно не узнает и это окажется тактическим сюрпризом для него, то можно рассчитывать на двух-трехчасовой бой с последующим отходом в течение примерно десяти часов. В лучшем случае противник преодолеет 300 миль за это же время, так что он не сможет перехватить Боевую группу… Учитывая опыт 31.12.42, можно вести бой в течение по крайней мере двух часов при дальности стрельбы до 17 700 метров. Пока что прогноз погоды на 25/26.12 представляется благоприятным».

Ответ капитана цур зее Петерса явно имел своей целью укрепить силу воли нерешительного командира эскадры. Эта цель, по-видимому, была достигнута, потому что когда через несколько часов Люфтваффе подтвердили, что тщательно обследуют дополнительные участки, Бей счел нужным несколько сбавить тон. И все же в своем ответе, отправленном в 18.45 в сочельник, он достаточно сухо заметил: «Крайне желательно, чтобы обещанная разведка на расстояние до 300 миль к западу от линии между точкой „Люси-1“ и ожидаемым местом боя действительно состоялась», что вынудило Петерса заверить, что «Боевая группа вправе рассчитывать на то, чтобы сообщения о конвое и его ближнем эскорте были ясными и полными… Пока же следует подождать, чтобы выяснить, в какой степени можно рассчитывать на обнаружение вражеских сил прикрытия. Недвусмысленное и ясное представление о том, ожидается ли вообще вмешательство этих сил, а если да, то когда — необходимая предпосылка для действий Боевой группы».

Как ни странно, но командующий флотом Шнивинд, который в этот вечер следил за обменом мнениями между Беем и Петерсом, скорее соглашался с первым:

«Мнение Боевой группы совпадает с точками зрения группы „Норд“ и флота в целом, а именно — при данных обстоятельствах может потребоваться больше эсминцев, чем их имеется в составе Боевой группы, особенно если в зоне боя не сложатся благоприятные условия, имея в виду хорошую видимость, например за счет северного сияния, приемлемую погоду и четкое представление о диспозиции врага. В результате обсуждения данного вопроса с высшим командованием флота выработана концепция применения эсминцев в зимнее время. Учитывая их ограниченные возможности, сложившиеся условия следует считать не очень благоприятными».

Предположение о том, что где-то прячется сильная группировка прикрытия конвоя, было вполне обоснованным. Большинство из проведенных ранее конвоев имели защиту в виде одного или нескольких кораблей — линкоров и крейсеров, которые шли сзади, на удалении от 100 до 200 миль. Поэтому был резон считать, что и конвой вроде JW-55B, который так откровенно «подставлял себя», также должен иметь аналогичное прикрытие. Но как в это поверить, если авиаразведка Люфтваффе до сих пор не могла обнаружить арьергардное соединение?

Около 18.30, в сочельник, пока адмиралы спорили друг с другом, от двух станций дальней пеленгации, расположенных в Немецкой бухте и в Киркенесе, были получены тревожные сообщения. Обе станции засекли радиосигналы от неопознанного соединения, вероятно, британского, находившегося на расстоянии около 180 миль к западу от конвоя.

В этот же вечер Шнивинд записал:

«Британское соединение, запеленгованное под чрезвычайно острым углом, следует за конвоем на дистанции примерно 180 миль от него. Вполне возможно, что это — приближающиеся силы прикрытия».

И все же адмирал расценил эти сообщения как предположительные. Его следующий комментарий вполне можно считать двусмысленным и даже сюрреалистичным:

«В целом мы должны считаться с возможностью присутствия второго вражеского соединения в Баренцевом море, если не считать, что запеленгован либо конвой, либо какое-то отставшее судно».

С одной стороны, он был уверен, что конвой продолжает движение, а не очень далеко от него находится сильное британское соединение — в этом случае приказ на атаку был бы неоправдан. С другой стороны, вся обстановка была довольно неопределенной, а это означало, что атака может все же оказаться успешной.

Находясь в каюте адмирала на борту «Тирпица», Генрих Мюльх мог следить за переговорами между Беем и штабом флота. Если его и волновали последние новости, то это никак не проявилось в последнем, рождественском, письме Гертруде, в котором чувствовалась большая любовь к ней; он писал:

«Любимая! Когда ты вскроешь письмо, уже наступит сочельник. Пятое Рождество за время войны и первое — с тобой, но так далеко от тебя… Наши слова друг другу преодолевают расстояние от прекрасной теплоты домашнего очага до нашего мира во льдах. Скоро наступит новый год в нашей жизни. Прошлый год принес нам много прекрасных моментов, согревших наши сердца и вселивших в них большую радость. Пусть же наши мечты сбудутся в наступающем году!.. Я поздравляю тебя в сочельник 1943 года, это уже мое третье военное Рождество, которое я встречаю на Севере, в пургу, под равнодушным арктическим небом, в полной темноте или под звездным небосводом и колеблющимся северным сиянием — кто знает, что принесет завтрашний день? Но что бы ни было, я буду сидеть с друзьями на корабле, у рождественской елки, и думать о тебе, моя дорогая Гертруда. Я заканчиваю в твердой уверенности, что у нас впереди счастливый новый год и наше счастливое будущее. Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе. Самые теплые поздравления. Как всегда, с любовью,