Читать книгу "Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес"

Это событие оказалось самым страшным из всего, что случилось с нами в опасных итальянских водах. В дальнейшем было принято решение, чтобы избежать нежелательных встреч, уклоняться как возможно дальше от обычных судоходных трасс. Для этого удобнее всего было вплотную прижаться к африканскому берегу, тем более что мы уже подошли к французскому Марокко, где фашисты не должны были особенно нахальничать. Так и сделали. Пошли на расстоянии не более пятисот-семисот метров от берега, имея все время землю в поле зрения. Это как-то более благоприятно влияло на настроение людей, хотя в случае внезапной артиллерийской, авиационной или торпедной атаки наши шансы на спасение все равно оставались нулевыми.

Потянулись с левого борта длинные, скучные африканские берега: крутые, обрывистые, высотой от пятидесяти до двухсот метров. Никакой растительности, почти не видно населенных пунктов, лишь через равные интервалы стоят маяки. Все уже свыклись с постоянной опасностью и в разговорах старались избегать этой темы. Время незаметно, но шло. Отражалось это даже на расписании корабельных трапез: мы шли на запад, время на корабле местное; каждый день завтраки и обеды подаются позднее почти на полчаса. Для нормального желудка это заметно. И вот, как-то перед ужином, штурман торжественно провозгласил: «Подходим к Алжиру».

На берегу стали чаще появляться селения, вскоре почти весь берег зазеленел, а с левого борта показался Алжир во всей своей красе. Громадный порт, буквально забитый судами всех национальностей, широкие улицы, застроенные высокими домами какой-то афро-европейской архитектуры, пальмы, по высоте не уступающие этим домам, на улицах масса народа и городского транспорта. Так и хочется влиться в эту свободно фланирующую по улицам толпу, сесть за столики кафе, расположенные прямо на тротуарах. Но, увы! Это несбыточно. Не только зайти в порт, но даже ответить на вызов портовой радиостанции нам запрещено. Ответишь, не заходя в порт, – могут заставить произвести досмотр если не груза, то уж во всяком случае судовых документов, а это уже задержка, – и так мы на Босфоре постояли, а ведь Испанская Республика переживает критическое положение: исход боев под Мадридом решает каждый снаряд, каждая бомба, которые пока лежат в наших трюмах. Надо спешить!

Но Алжир что – он далеко и виден только в сильный морской бинокль, а тут же, буквально борт о борт с нами, расходится комфортабельный, ослепительно белый пассажирский лайнер линии Алжир – Марсель. Без всякого бинокля видна публика, облепившая поручни на палубах. Изящные женщины в бальных туалетах – настоящие француженки, улыбаются, машут руками и даже без всякого стеснения шлют воздушные поцелуи. Отчетливо слышны звуки джаза, видны пары танцующих, взад-вперед снуют официанты в белых фартуках и с подносами в руках, словом, загнивающая буржуазия прожигает свою жизнь, твердо следуя первой части наставления Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй!». Мы все тоже, конечно, собрались на палубе полюбоваться на очаровательных французских буржуазок, тем более что, по утверждению того же Маяковского, они уже доживают свой последний день.

Чего греха таить, мало среди нас, наверно, было таких, которые не согласились бы поменяться ролями с кавалерами во фраках и смокингах, нежно обнимающих за оголенные плечи своих расфранченных дам, и дожить вместо этих кавалеров их последний день. Но прошло несколько минут, и лайнер с француженками исчез за горизонтом, мы же продолжали свой путь вдоль африканского берега.

Наступило время ужина. Только сели за стол, как вбегает бледный как смерть вахтенный: «Аппаратос!» (самолеты). Выбегаем на палубу. Примерно в полукилометре, почти на бреющем полете, прямо на нас идут два гидросамолета. Поскольку мы уже находились в зоне активного действия франкистской авиации (до острова Мальорка часа полтора лету), то, как говорится, комментарии излишни. Если это фашисты, то конец. Одно удачное попадание хотя бы 50-килограммовой бомбы в наш транспорт может вызвать грандиозный фейерверк с тротиловым эквивалентом (как сейчас принято говорить) в У часть атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, со всеми для нас вытекающими неприятными последствиями. А что мы можем сделать против этих двух самолетов, возможно даже бронированных, с нашими «браунингами»? Остается только ждать, благо уже недолго.

Самолеты все ближе и ближе. И как все сразу облегченно вздохнули, увидев на их плоскостях французские опознавательные знаки! По-видимому, наш проход мимо Алжира, а в особенности молчание в ответ на вызов береговой радиостанции, показались алжирским властям подозрительными, и они послали самолеты для выяснения нашей принадлежности. Когда на мачте нашего парохода взвился флаг Испанской Республики, самолеты, сделав круг над нами, приветственно помахали крыльями (а один из них для выражения особого восторга даже дал короткую пулеметную очередь) и улетели восвояси, а мы получили возможность спокойно доужинать.

Приближалась завершающая, наиболее опасная и ответственная часть нашего рейса – переход поперек Средиземного моря от африканских берегов до испанской военно-морской базы Картахены. Именно на этом участке пути, который мы никак не могли ни миновать, ни обойти, нас должен был «встречать» фашистский флот, а персонально его флагман – линейный крейсер немецкой постройки, самой новейшей системы, обладающий высокой скоростью, дальнобойностью и калибром артиллерии, знаменитый «Канариас» – гроза всего флота Республики. Встреча с «Канариасом», даже в сопровождении конвоя из военных кораблей Республики, особо приятных эмоций ни у кого из нас вызвать не могла, ибо пользуясь преимуществом в ходе и дальнобойности артиллерии, он мог стрелять по нам, сам оставаясь неуязвимым, а много ли надо нашей пороховой бочке?

Западная часть Средиземного моря всегда отличалась большой интенсивностью судоходства. Движение судов здесь напоминает августовские вечера на Дерибасовской в Одессе. И каждый из них – наш потенциальный враг. Быть может, судовой радист вот этого встречного парохода уже выстукивает «Канариасу» наши координаты! Пытаться проскочить эту опасную зону днем равносильно самоубийству. А тут еще начала капризничать одна из паровых машин, а ведь это может существенно замедлить наш и так не очень большой ход. Пришлось принять решение: днем отстояться в небольшой укромной и безлюдной бухточке у мыса Тенис на африканском берегу, подчинить там закапризничавшую машину, а к темноте двинуться на последний и решительный переход, а там, может, и погода испортится, что было бы для нас весьма кстати. Правда, это мероприятие было связано для нас с очень большим риском: ведь если кто-либо из фашистских агентов (а они кишмя кишели на северо-западном побережье Африки) нас здесь случайно заметит и сообщит об этом на «Канариас», то уж никакого спасения для нас быть не может. «Канариас» нас взорвет с первого залпа совершенно безнаказанно. Но другого выхода не было. Идти в такой ответственный переход с ненадежной паровой машиной тоже, конечно, нельзя. Но эта задержка сдвигала весь график нашего рейса, и, не получив санкцию Москвы, мы этого сделать не могли. Составили подробную цидулю и с нетерпением стали ждать ответа. Как ни странно, но Москва почти сразу же дала добро, и мы зашли в бухту Тенис.

За день механики кое-как подлатали свой «самовар», и к вечеру мы вновь сели окончательно решать гамлетовский вопрос: быть или не быть? К сожалению, Всевышний, по своей обычной склонности делать порядочным людям всякого рода пакости, все-таки подвел нас: вместо необходимого нам сильного шторма или хотя бы густого тумана, погода – как в июле в Сочи. Море – как зеркало, и в довершение всех бед на небе огромная, полная луна. На палубе как днем, хоть газету читай. Более невыгодной ситуации для нашего рискованного рейса не придумаешь, как тут не вспомнить «закон мирового свинства», предельно четко сформулированный покойным академиком С. П. Королевым, гласящий: «Всякое явление тем более вероятно, чем оно менее желательно». Вот уж действительно – ни эта чудесная погода, ни это зеркальное море, ни тем более эта полная ясная луна отнюдь не были нам в радость.