Читать книгу "Записки беспогонника - Сергей Голицын"

Рабочие между тем забрались в пустой дом напротив. Я стал неистово их материть, называл мародерами, грозил, что пожалуюсь Зеге. Рабочие, недовольно ворча, вышли. Я заглянул в разбитое окошко. Мебель, посуда были аккуратно расставлены, словно хозяева только что вышли. Я оглядел кровать под кружевным покрывалом, цветы на окнах, посуду в шкафчике с разбитым стеклом, этажерку с книгами, иконы в киоте. Недалеко от окна на тумбочке стоял граммофон с большой голубой трубой. Я протянул руку, взял пластинку, прочел: «Песенка о счастье», а на обороте: «Цветы моей молодости — романс». Я положил пластинку на подоконник, вернулся к машине, и мы поехали.

Улицы были пустынны, в двух-трех домах взрывной волной разворочало стены и крыши. На мостовой блестели стекла. Заборы попадали. Базарная площадь с раскиданными прилавками была пуста. В боковом переулке я заметил мужчину и женщину, опасливо перебиравшихся вдоль забора с большими узлами.

Мы поехали лугами вдоль Дона через село Верхнее Казачье и прибыли в Нижнее Казачье, находившееся в 7 км от Задонска на высоком берегу реки. Машину я отпустил обратно.

Чтобы иметь больше шансов получать разную снедь от хозяев, мы все остановились в разных хатах.

Хозяева! У скольких мне пришлось перебывать во время войны! К разным я попадал людям. Иные приветливо сажали под образа, давали лучшие куски, подносили чарочку самогону. Другие озлобленно указывали место на полу возле двери, скупились постлать какую-либо дерюжку, с неохотой давали даже воду; третьи равнодушно молчали, четвертые старались выманить у тебя последний кусок или даже стащить.

Впоследствии снабженец Гофунг в пьяном виде мне как-то признался, что выработал целую систему обращения с хозяевами: с бабкой заговаривал о божественном, с дедом — о старом, о бывалом, молодайку, у которой муж находился где-то на фронте, иной раз щипал за плечо. Иногда своим усталым, мокрым и голодным видом он стремился разжалобить хозяев, а иногда разыгрывал важного начальника, который чего только не может пообещать.

Но в те времена я не был достаточно практичен и всей этой дипломатии еще не постиг. И потому явился в Нижнее Казачье именно тем, кем тогда был.

А был я голодный, измученный поносом, завшивленный оборванец. Но вместе с тем мои хозяева увидели у меня бумаги, карты, чертежные принадлежности, да вдобавок я повел «умные» разговоры. И они поняли, что к ним приехал человек, с которым можно побеседовать.

Однако мой хозяин Степан Никифорович Колчев был не таков, чтобы к нему подъехать с дешевой дипломатией. Для современного писателя он явился бы настоящей находкой. Работая в колхозе бригадиром, он искренно и убежденно считал колхозный строй самым лучшим. Обычно крестьяне расхваливают колхозы, когда побаиваются собеседника. Если же вызвать их на откровенность, они, особенно женщины, начнут всячески поносить эту потогонную систему, вспоминая свое привольное единоличное житье.

Степан Никифорович в беседе со мной приводил десятки примеров самого преступного самоуправства со стороны колхозных и районных властей, честил и тех и других беспощадно, но одновременно горячо отстаивал колхозный строй в теории.

Все колхозные лошади были мобилизованы, и Степан Никифорович запрягал в плуг по шесть баб и так распахивал поле. Зрелище было тягостное. Я несколько раз наблюдал ту картину, но потом этот способ обработки поля был категорически запрещен.

Был Степан Никифорович не только умный человек, но и философ — у него имелись ценные книги: «Малый энциклопедический словарь» Брокгауза, «Вселенная и человечество» Э. Реклю, сочинения Э. Ренана, «Введение в философию» Вундта, все три романа Мережковского — «Христос и Антихрист». Впоследствии он мне показал подлинную грамоту за подписью гетмана Кирилла Разумовского о правах и вольностях донских казаков, переселившихся сюда при Екатерине и основавших Верхнее и Нижнее Казачье.

Однажды он вытащил из сундука настоящую колдовскую книгу в кожаном переплете времен императора Павла, к сожалению, без заглавного листа. Там излагались основы хиромантии, френологии, астрологии и еще какой-то чертовщины. Между прочим, до 2000 года там были предсказаны даты великих войн между европейскими державами. Вот они: 1810–1813, 1830, 1852–1854, 1867–1868, 1915–1918, 1942–1944, 1963–1965. Как видно, с некоторыми отклонениями, года назывались подходящие.

Жена Степана Никифоровича — Авдотья Никитична — приняла меня, как родного сына, объясняя, что мое прибытие совпало с прилетом в их сад пчелиного роя. Обрадовавшись столь доброму знаку, она в день моего приезда затопила жаркую баню. Я прожарил всю свою одежду и вещи и уничтожил полностью паразитов. Хозяйка залатала и заштопала мои брюки и пиджак и разрешила мне пастись в их саду на грядках клубники Виктории и возле кустов смородины. Я лопал ягоды, лопал с наслаждением, не думая о своем поносе. И к большому моему удивлению и к удивлению своего желудка на следующий день выздоровел.

Авдотья Никитична поила меня молоком, кормила творогом со сметаной. Мои хозяева буквально поставили меня на ноги, а я-то мог их отблагодарить лишь горстью камсы да стаканом сахара.

Старший лейтенант Панюшев и его помощник лейтенант Спасский прибыли в Нижнее Казачье через два часа после меня. Познакомился я с ними в бане, куда они явились, к счастью, уже после того, как я уничтожил всех паразитов.

На следующее утро вышли мы на рекогносцировку. Я должен был точно наносить на карту-схему намеченные командирами на местности огневые точки и записывать в формулярную ведомость все данные по этим точкам, то есть — направление огня, местонахождение точки, тип точки и т. д.

С сожалением я увидел, что немногому смогу научиться от обоих лейтенантов; вряд ли они знали в фортификации больше моего, к тому же они беспрестанно спорили и ругались друг с другом. На следующий день лейтенант Спасский вообще ушел.

Иногда, видя, что Панюшев стоит в нерешительности и не знает, где поставить огневую точку, я отваживался подсказывать ему, а он, к моему удовольствию, следовал моим советам.

Неожиданно приехал главный инженер ПС-5 Разин. Я развернул перед ним красиво расчерченную цветными карандашами схему. Панюшев докладывал. Собираясь уезжать, Разин посмотрел на меня и сказал:

— Ты смотри, чтобы мне больше колпаки не поворачивать по-своему. Профессор какой нашелся.

Тогда на небе было тревожно. 6 июля, то есть на следующий день после первого налета на Задонск, юнкерсы бомбили и город, и соседний аэродром. И с той поры ежедневно и безнаказанно они налетали то на город, то на соседние деревни, поджигали дома, старались попасть в речные переправы, а наши самолеты даже не поднимались.

Штаб нашего района и все прорабства переселились в Верхнее и Нижнее Казачье, чтобы начать строить те два БРО, которые рекогносцировал Панюшев вместе со мной.

10 июля я повел показывать точки техперсоналу старшего прораба Эйранова. Рабочие тут же должны были начать копать точки. Со мной отправились: заместитель Эйранова Мирер, прораб Крылов, техник Арон Шифман и сын Эйранова Виктор.