Читать книгу "Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941 - Джеймс Комптон"

Тем не менее на совещании у фюрера, состоявшемся за три недели до нападения на Пёрл-Харбор, на котором обсуждались все эти вопросы, несмотря на явную готовность ОКМ идти на риск дальнейших столкновений, было решено, что флот «в соответствии со стратегической необходимостью» будет вести себя сдержанно. Даже если законы о нейтралитете будут полностью отменены (о чем предупреждал Редер), Гитлер решил быть непреклонным: приказ избегать провокаций остается в силе и будет изменен только «в зависимости от обстоятельств», что бы это ни означало.

Опасалось ли руководство немецкого флота, что столкновения между подводными лодками и американскими кораблями приведут к официальному вступлению Америки в войну? Очевидно, нет, поскольку упоминания о такой возможности очень редки. Вера в то, что быстрая победа над Британией исключит вмешательство Америки, ссылки на недовольство американского общественного мнения, а также появление Японии в военно-морских планах ОКМ в течение 1941 года – все это, без сомнения, заставляло некоторых адмиралов верить в то, что Америка в войну не вступит[93].

Впрочем, складывается такое впечатление, что руководство флота на тот момент просто не задумывалось над этим вопросом. Как постоянно повторял Редер, война на море была уже в полном разгаре, несмотря на то что официально она не была объявлена. И в течение всего этого года он пытался убедить в этом Гитлера[94].

В этом конкретном аспекте политики Гитлера постоянно поддерживало министерство иностранных дел, и совещания Редера с дипломатами были столь же разочаровывающими, как и совещания у фюрера. Министерство, например, было очень встревожено потоплением «Робина Мура», а также тем, как отнеслось к этому руководство флота. В меморандуме, составленном по этому случаю, писалось, что подобные инциденты относятся не только к компетенции ОКМ, но и дипломатов, и подчеркивалось, что флот не должен подталкивать министерство иностранных дел. За две недели до нападения на Пёрл-Харбор, толкая японцев на проведение агрессивного курса против Америки, Риббентроп предупредил ОКМ, что флот должен проявлять особенную осторожность за пределами панамериканской нейтральной зоны, чтобы избежать политических осложнений с Америкой. Поддавшись на провокацию, предупреждал он, мы только дадим американцам повод для вступления в войну. Экипажи подводных лодок должны проявлять сдержанность, поскольку нападения на суда могут привести к началу боевых действий между Америкой и Германией.

Нам осталось рассмотреть последний вопрос: почему Гитлер не давал своим адмиралам свободы действий? Трудно представить себе сомневающегося Гитлера, требующего строгого соблюдения международного морского права. Было ли это результатом реалистичного понимания американской мощи? Вряд ли. Хорошо известное презрение Гитлера к роли США в мировой политике резко контрастирует с его стремлением проявлять крайнюю осторожность и ни в коем случае не ущемлять интересы этой страны на просторах океана. Но если он не считал угрозу со стороны Америки серьезной, почему же он так боялся спровоцировать ее? Здесь мы сталкиваемся с одним из парадоксов гитлеровской внешней политики и его военных планов, который становится еще более выпуклым на фоне того безрассудного курса, который он навязывал Японии. Здесь присутствует определенный элемент непоследовательности и, изучая поступки такого человека, как Гитлер, нельзя сбрасывать со счетов этот элемент. Однако следует повторить те факторы, которые породили эту непоследовательность.

Во-первых, сдержанность фюрера в битве за Атлантику была, без сомнения, отражением его общей неуверенности в морских делах в отношениях с заморскими странами. Во-вторых, непоследовательность его реакции возникла в результате удивления, которое он испытал, когда страна, которую он не хотел принимать во внимание, в 1939 году неожиданно вторглась в его стратегический мир. В-третьих, военно-морская политика Гитлера вполне могла отражать его неспособность принять или, по крайней мере, допустить рейдерскую войну, которой ограничились действия его флота из-за того, что он в предвоенные годы почти не обращал на него внимания. Но скорее всего, необычная осторожность фюрера в отношении Атлантики была результатом его одержимости идеей жизненного пространства, которую он превратил в фетиш; его неспособности оторвать взгляд от карты Украины; его сосредоточенности на приобретении континентальной базы. В июне 1940 года это означало завоевание Франции. Теперь же Гитлер обратился к своей первоначальной цели: Советскому Союзу. И он дал ясно понять, что все другие вопросы для него – лишь помехи, отвлекающие его внимание от главной задачи. Одержимость фюрера операцией «Барбаросса» также дает ключ к пониманию кажущейся непоследовательности военно-морской и дальневосточной политики в отношении Америки, поскольку деятельность Японии на восточном фланге России соответствовала планам Германии в отношении этой страны. Зато для немецких адмиралов вторжение в Россию являлось чем-то вроде крупной стратегической помехи. Но Гитлер уверил их, что, как только одержит победу на Востоке и его континентальные планы будут выполнены, он спустит свой флот на англосаксов. В течение всего 1941 года он настойчиво уверял в этом своих адмиралов[95].

На первом совещании с руководителями флота в 1941 году Гитлер признавал, что если Германии придется воевать одновременно с Соединенными Штатами и Россией, то «ситуация очень сильно осложнится». Однако он тешил себя надеждой, что завоевание Советского Союза устранит не только русскую, но и американскую угрозу. И хотя эти надежды проистекали из той радости, которую фюрер испытывал, вновь ввязавшись в боевую операцию на суше, он требовал избегать столкновений с американскими кораблями до тех пор, пока не будет решен восточный вопрос. На совещании 21 июня Гитлер снова потребовал избегать инцидентов в море, пока операция «Барбаросса» не подойдет к концу. То влияние, которое крушение России окажет на Японию, по мнению фюрера, должно было отразиться и на Америке. Поэтому приказ ОКМ был таков: «Фюрер требует всячески избегать столкновений с США, пока не станет ясен исход операции «Барбаросса», то есть в течение нескольких недель». Эти «несколько недель» упоминались и на совещании в июле. Гитлер уверял, что победа над Россией произведет такое впечатление на американцев, что все их мысли о вмешательстве в войну исчезнут сами собой. На совещании 25 июля Гитлер сказал Редеру, что он согласен с анализом ситуации, представленным ОКМ, но не хочет, чтобы Америка объявила Германии войну, пока не завершится Восточная кампания. Впрочем, она закончится еще до того, как помощь Америки станет эффективной. После победы он оставил за собой «право предпринять серьезные действия и против США…». Несмотря на то что число столкновений все увеличивалось, «постепенно убеждая фюрера в том, что рано или поздно они приведут к тому, что Соединенные Штаты начнут против нас войну», в течение всего года он требовал не провоцировать Америку, «хотя несколько недель» превратились в месяцы.