Читать книгу "Вышибая двери - Максим Цхай"

Больше всего мне хотелось сказать: «Ну ты и сука после этого». Но я промолчал. Как‑то жалко его стало. Урода. А может, я просто устал? Усмехнулся, успокоил его… Не надо никуда звонить, Ганс. Не надо ни с кем разговаривать. Все‑таки, наверное, я добрый парень. Впрочем, я ему всегда покровительствовал. Как младшему брату–дебилу.

Что вот теперь делать? Буду думать. Картинка мира не устает меняться. А я устал.

Спать пойду.

* * *

Слушал девочку, пытавшуюся петь блюз. Приятный голосок, правильно и вовремя попадает в ноты. Ну и всё.

Нет, подруга, ты сперва смени пару–тройку мужей, потерпи мужские попойки, отчаянье, вот тогда все получится. Что поделать, требование жанра! А если серьезно, то сколько раз я замечал, что о «большой, но чистой любви» лучше всего поют женщины, прошедшие Крым и Рым. И голосок у них может быть средненький, и песенка так себе, но впечатление от их пения потрясающее. Женщины объективно во многом лучше нас, мужчин, и когда их отколошматит жизнь вдоль и поперек, тяга к чистому, светлому у них все равно остается. Если не надежда на это, то тоска по несбыточному. И когда такая женщина берет в руки микрофон, тогда и рождается чудо, потому что всю печаль, всю невостребованную трепетность и тоску она вложит в пение. В этом заключается очарование уличной девчонки Эдит Пиаф. Таков секрет успеха оторвы Мадонны. Так держалась на вершине вульгарная Пугачиха. Так пела алкоголичка Марлен Дитрих.

Жаль, что Барбара не разрешила выложить запись с ее диска в Интернет. Там есть пара песен, они душу переворачивают. Немудрено.

* * *

Напали у дверей танцхауса. Тот самый босниец–психопат, что год назад ринулся на меня с железной трубой. Пришел с дружками, протянул руку для рукопожатия и… нанес удар. Как я отреагировать успел, не знаю. Увернулся. Принял стойку. Длинный, черт. Но драться не умеет. Сносящие, но слишком очевидные удары, попадет — быка завалит, только не попал ни разу. Дважды я легко подныривал под его кулак, и он не сумел коснуться меня даже вскользь. Я втащил оказавшегося рядом и оцепеневшего от ужаса посетителя дискотеки внутрь, захлопнул железную дверь перед ломаным носом придурка — и выматерил Ганса, который именно сегодня отключил аварийный замок. Обычно достаточно резко хлопнуть дверью, и ее тараном не откроешь. А тут я дверь к себе, а придурок к себе. Оторвал железную ручку! Хотел врезать этой полуметровой скобой мне по голове, но я снова успел прикрыться дверью. Народ с перепугу вызвал полицию, взяли показания у очевидцев. Нет, блин, если так дальше пойдет, разорюсь на бронежилет.

Сколько отморозков стало приходить… И откуда берутся только?

* * *

Несколько слов о том, стоит ли так рисковать «за Германию».

Во–первых, руководить охраной — это моя работа, за которую платят, и платят хорошо. А риск — неотъемлемая часть этой работы. Пожарник тоже рискует, рискует и электрик. Не думаю, что их риск более оправдан, чем мой.

Во–вторых, мне нравится эта страна. Нравятся ее законы, отношение к человеку, люди — среди них много таких, кого редко где встретишь.

Ну, например, однажды ночью заглох за десять километров до дома мой мотоцикл. Поминая недобрым словом судьбу, посадившую меня на капризного коня, я поволок его в гору. Мимо на огромной скорости, буквально в полуметре, проносились машины, было темно, меня совершенно не видно, свернуть некуда. Неожиданно одна машина, взвизгнув покрышками, резко остановилась, и из нее вышел парень лет двадцати трех, с виду самый обыкновенный немецкий студент.

Он сказал, что меня совершенно не видно на дороге, а это опасно, и предложил свою помощь. Когда выяснилось, что тросом мотоцикл к его машине не привяжешь, он вместе со мной шел не меньше километра, сигналя своей оранжевой, со специальными отражателями света курткой мчавшимся мимо автомобилям. Когда же я почти насильно отправил его обратно — парень явно ехал либо в ночной клуб, либо на дискотеку, и в его планы наверняка не входило десять километров топать в ночи, размахивая курткой, — так вот, он ушел только после того, как я согласился… взять у него куртку с отражателями! Причем мы оба были в такой запарке, что даже не спросили друг у друга ни адрес, ни телефон. Знаю только, что зовут его Томас.

Надо ли говорить, что оставшиеся девять километров я не прошел, а пролетел как на крыльях, вдохновленный верой в человечество? И всю зиму потом ездил в куртке этого парня, написав маркером огромными буквами на спине «Данке, Томас!». Может, увидит.

Или вот еще. Однажды во время большой драки — дюжина турок против нас, двоих охранников, — была вызвана полиция. Явились два малорослых, мне по плечо, светловолосых мальчика–ботаника. Парадоксальным образом наличие дубинок с пистолетами только отодвигало их по возрасту еще дальше — от школьников к детсадовцам. К этому моменту мы уже выволокли турок на улицу и они каруселились между собой. Вид у полицейских был такой, что я невольно матюкнулся: «Еще и этих прикрывать придется!»

Да, спустившись к орущим туркам, я грубо нарушил технику безопасности. Но я был в таком бешенстве, что если бы вся Турция вдруг погрузилась в пучину морскую, выпил бы на радостях. Выскочив на автостоянку, чтобы показать, чье слово последнее, я стал тыкать пальцем в турок по очереди, вынося приговоры: «Тебе запрет на вход навсегда… И тебе… Ты придешь через три месяца… Ты тоже… А ты ищи другую дискотеку…» В ответ турки с воодушевленным ревом снова бросились на меня. Так, наверное, бросается стадо быков на тореадора, по пьяни зашедшего в загон.

Мелькнула мысль, что главное — устоять на ногах, но тут неожиданно, как из‑под земли, прямо передо мной выросли фигурки «детсадовцев». Они закрыли меня собой, вытащили дубинки и детскими голосами, но достаточно громко закричали на турок: «Назад! Не приближаться к нему!» И своим уверенным видом, а прежде всего явной готовностью постоять за меня, совершенно незнакомого человека, до конца они заставили отхлынуть бешеную толпу.

В наступившей тишине я скользил взглядом по горящим ненавистью черным, как маслины, глазам, когда один из полицейских тихо сказал мне: «Вам лучше подняться обратно и запереть дверь. И если вас не затруднит, вызовите нам подкрепление…»

Да–ра–гой! Чтобы я да вас бросил!!! Впервые я готов был огрести, защищая ментовскую машину — с мигалками, с сиреной, все как положено. Взгляд мой упал на поднятую дубинку. И я заметил, что она нервно подрагивает в руке полицейского.

Но турки, как и все средиземноморцы, так же быстро гаснут, как и вспыхивают. Они уже, кто огрызаясь, а кто и подхихикивая, расходились… Полицейские вздохнули, убрали свои палочки и сели в машину. Один из них заговорил в оставленную там рацию, другой закурил. Я с чувством пожал ему руку. Что‑то было в этом необыкновенное, что‑то менялось и во мне. Наверное, с подобным чувством целуют руку священнику, не как человеку, зачастую и грешному, а как представителю «той» силы. Я пожал руку этому коротко стриженному мальчишке, показавшему, как бы это пафосно ни звучало, что мои права человека защищены и именно он как настоящий полицейский, представитель закона, готов и будет их отстаивать даже ценой собственного здоровья и жизни.