Читать книгу "Лесные солдаты - Валерий Поволяев"

Обер-лейтенант, в нервном напряжении искуривший полпачки французских сигарет – прислал приятель по старой службе в полку, находящийся сейчас в Париже, – наконец-то увидел грузовой автомобиль с высоким горбатым верхом, торопливо катившийся по лесной дороге и по торопливости этой поняв, что машина идёт не пустая, с подмогой, обрадованно потёр руки: сейчас они сломают шею партизанской банде, точно сломают! Не будут больше бородатые, пропахшие едким дымом, потом, мочой, в изожжённой одежде мужики нападать на немецкие автомобили и мотоциклы… Всё, пришёл им конец!

Обер-лейтенант сам устремился с приехавшими солдатами в лес, на звук стрельбы, сделавшейся в сумерках глухой и вялой. Из кобуры он вытащил тяжёлый убойный «парабеллум», взмахнул им воинственно. Пистолет приятно оттягивал ему руку.

В мыслях обер-лейтенант видел себя не только победителем, но и уже прокручивал в мундире дырку для Железного креста. Это будет славная награда!

На подходе к покрытой хрустящей коркой лысине обер-лейтенант увидел несколько солдат, трусливо жмущихся к земле. Он ткнул одного из них сапогом.

– А ну, поднимайся, обгадившаяся от страха свинья!

Солдат промычал снизу что-то невнятное.

Обер-лейтенант пнул сапогом другого:

– Поднимайся! Вот трусливые боровы! В атаку, подлые ничтожества! Мы сейчас сметём этих русских, утопим в реке, как дохлых котов!

В траншее были слышны резкие, какие-то галочьи выкрики обер-лейтенанта – ну словно бы он сам у себя из горла выдёргивал несколько застрявших рыбьих костей. Чердынцев попытался разобрать, что же там втолковывает говорливый гитлеровец своим соотечественникам, но не смог: и голос был слышен, и звуки отдельные, буквы можно было разобрать, но не более того.

Лейтенант до боли смежил усталые веки, потом разлепил их, вытащил из «шмайссера» старый рожок, вставил новый. Подумал неверяще: «Неужели опять полезут, не посмотрят, что стало уже темно, как у верблюда в заднице? – Поморщился, будто от пронзительного зубного нытья, поставил автомат на боевой взвод. – Всякое может быть…»

В эту минуту из-за края лесной плешины показался размахивающий «парабеллумом» обер-лейтенант, попал в полосу светлого мерцания, пролившегося из-за облаков. Чердынцев поддел его автоматной мушкой и нажал на спусковой крючок.

Пистолет вылетел из руки обер-лейтенанта, шлёпнулся в снег, а сам горластый немец ткнулся лицом в мёрзлый сосновый комель. Фуражка с нарядной серебряной кокардой слетела у него с головы и проворно, от греха подальше, ускакала вниз, под взгорок.

Автоматная очередь, которую дал Чердынцев, была единственной, больше из траншеи не прозвучало ни одного выстрела.

Потеряв командира, немцы на траншею больше не лезли, затаились по ту сторону бугра, а некоторое время спустя перекрыли отход группе Чердынцева вдоль берега – вначале с одной стороны, потом с другой. Чердынцев это понял, послал бойцов проверить, точно ли оба отхода перекрыты?

Можно, конечно, уйти и по отвесному склону вниз, к реке, но если спускаться с крутого берега, то как пить дать, потеряешь половину бойцов, – лейтенант перевалился через край траншеи, подполз к срезу берега и заглянул вниз. Ему показалось, что он заглянул в саму ночь – ни реки, ни обледенелого припая, ни светлой заснеженной кромки не было видно, только клубящаяся, будто бы уводящая в преисподнюю чернота.

Нет, спуститься не удастся – народ переломает себе ноги. И оставаться здесь нельзя – к рассвету немцы могут подтянуть ещё силы, и тогда будет совсем худо.

Первым из разведки приполз боец, проверявший правый фланг. Это был всё тот же неугомонный Ерёменко – он мог не спать, не есть, мог сутками держаться на ногах и при этом чувствовать себя довольно сносно, – да и на правом фланге он был на усилении, знал, что там делается…

– Бесполезно, – отдышавшись, мотнул он головой, – немцы! Лежат вповалку на подстилках и сигаретки курят – только красные огоньки светятся.

– Много их?

– Человек двенадцать. Пулемёт подтащили. Устроились, говорю, по-барски…

Левый фланг также был перекрыт – там тоже находились немцы: обосновались под деревьями и тоже установили пулемёт.

– Будем прорываться, – решил Чердынцев. – Времени на отдых, на подготовку – двадцать минут.

Он откинулся на стенку траншеи, глянул вверх. Небо было мутным, серовато-чёрным, плотным, лишь в двух местах сквозь прогалы проглядывали слабые звёздочки, они то мерцали едва приметно, то исчезали. Но это была жизнь – та самая жизнь, которой ничто не угрожало, и которой лейтенант сейчас завидовал. Вспомнился отец. Как он там? Всё по-прежнему на Дальнем Востоке или переместился сюда, на запад, и дерётся с немцами?

Скорее всего, он продолжает пребывать на Дальнем Востоке, там ведь японцы находятся – очень опасные ребята… Чердынцев неожиданно ощутил, что ему сделалось трудно дышать. Тоска. Тоска по родителям, по былому, по Наденьке Шиловой.

Говорят, что тоска – свойство характера, присуще только русским, больше никому в мире, ни одному народу. Наверное, это так – авторитетам надо верить, – что же касается самого лейтенанта, то он совсем не знает людей, живущих за границей. Закордонный люд для него – всё равно, что инопланетяне, совершенно неведом. Впрочем, нельзя сказать, что лейтенант знает людей, находящихся рядом с ним.

Разве можно было определить по внешнему облику старлея, у которого он перехватил эту группу… – уже и фамилию этого человека забыл, слишком стремительно она стёрлась из памяти, – что тот окажется предателем?

А старший лейтенант оказался предателем.

Просветы, сквозь которые были видны тусклые звёзды, затянулись, – всё исчезло. Вместе с ними исчезли и всякие воспоминания. Воспоминания только расхолаживают человека, делают его уязвимым. Чердынцев оттолкнулся от стенки траншеи, посмотрел на часы. Пора.

Посмотрел на бойцов, находящихся в окопе. Большинство из них, как и он, полулежали, привалившись спинами к мёрзлой полуобвалившейся стенке, дремали. Ему сделалось жалко этих людей – минут через пятнадцать часть из них будет лежать на земле и никогда уже не поднимется.

А прорываться надо. Совершать бросок через открытую плешку, забитую немецкими трупами, бессмысленно – всех посекут очередями, как они сами посекли гитлеровцев, из этого котелка нужно уходить только по кромке берега… Только куда лучше уходить, влево или вправо? Чердынцев вновь посмотрел на небо – появились там прогалы или нет? – он словно бы хотел получить подсказку, но просить подсказки было не у кого, – небо было плотным, глухим, тёмным, ни одного светлого пятнышка.

– Бижоев! Ерёменко! – негромко позвал лейтенант.

Окоп зашевелился, от одного бойца к другому пополз шёпот:

– Бижоева, Ерёменко – к командиру!

Через несколько минут оба вызываемых оказались около лейтенанта.

– Кликали, товарищ командир? – свистящим шёпотом спросил Ерёменко.