Читать книгу "Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков"

Упомянутый мною замечательный иконостас Преображенского собора в Таллине (Ревеле), в котором воспроизведены в дереве спадающие тяжелыми складками штофы, Зарудный ставил в 1719 году, а с 1722 по 1726 год работал над монументальным иконостасом Петропавловского собора, выстроенного, как известно, Доменико Трезини. Здесь уместно упомянуть, что в сооружении Меншиковой башни принимали участие лепщики и декораторы, работавшие с Трезини. Некоторые черты Петропавловского собора, построенного после Меншиковой башни, дают основание говорить о влиянии ее архитектуры на облик собора. И мне представляется, что заброшенный в Петербург московский зодчий, подходя по утрам к собору в крепости и оглядывая его стройную колокольню, могучие завитки волют у ее подножья, вероятно, вспоминал свою башню, тогда еще возносившуюся во всем блеске. Вспоминал – и воспроизводил ее линии и тонкие, изысканные архитектурные формы в золотом диве, каким стал его иконостас…

Эти работы Зарудного говорят о прижизненном признании его заслуг – иначе ему вряд ли поручили бы возводить иконостас в царской усыпальнице. Надо полагать, что рекомендовал его царю, как и для иконостаса в Ревеле, Меншиков, которому Зарудный еще в 1717 году ставил иконостас во дворце на острове Котлин. Впрочем, еще в 1706 году Петр поручил Зарудному постройку в Москве деревянного госпиталя («Военной гошпитали»), находившегося на месте нынешнего Главного военного госпиталя (архитектор И.В. Еготов), Московский синодальный дом был также построен Иваном Зарудным в 1723 году.

Ни триумфальные ворота, ни деревянные постройки Зарудного до нас не дошли, однако мы и сегодня можем любоваться, помимо Меншиковой башни, его церковью Иоанна Воина на Якиманке, построенной в 1713 году на месте старой, сгоревшей в 1709 году, по личному распоряжению и на деньги Петра. Оставленные пожаром стены Зарудный встроил в новое здание, сохранив общую планировку, но полностью изменив высоту и общий облик. Эта церковь по праву считается одним из лучших московских памятников петровского времени. Она и сейчас в отличном состоянии. В этом сооружении воплотились главные достоинства Зарудного – многогранность его дарования, сила воображения, высокая образность его созданий, фантазия – словом, все то, что позволило Грабарю сравнивать его с могучими мастерами эпохи Возрождения.

В Москве в Кожевниках стоит и поныне церковь Троицы, верх которой, по заключению исследователей, принадлежит Зарудному. Это выглядит правдоподобно – колокольню этой церкви строил он: в безупречных пропорциях, верности каждой линии, грамотности общего рисунка колокольни специалисты узнают уверенную руку этого мастера.

В 1713 – 1714 годах Зарудный построил в Донском монастыре надвратную Тихвинскую церковь. Ему же принадлежит фасад палат думного дьяка Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной.

Словом, двадцать пять – тридцать лет, всю первую четверть XVIII века Иван Зарудный строил в Москве, очевидно выполняя устные приказы царя. В те же годы он наезжал в Петербург, был в Ревеле, где руководил архитектурно-декоративными работами. Существует предположение, что знаменитая, не схожая ни с какой другой церковь Знамения в селе Дубровицы под Подольском принадлежит Зарудному. Во всяком случае, сейчас исследовано достаточно материалов о творчестве этого блестящего мастера, позволяющих говорить об его огромном вкладе в русскую архитектуру.

Сам же он видится нам в дымке исторических неясностей, отчасти как бы легендарным мастером из сказки: явился с дальних приднепровских взгорий и, как добрый волшебник, щедро оделил полюбившийся ему город…

Нескучный сад

Взгляду, приученному к жесткости современного городского пейзажа, утомленному его унылым однообразием, отдых и отрада остановиться на панораме Москвы-реки, если смотреть на нее с Крымского моста, вверх по течению. Высокий берег покрыт деревьями, из-за которых виднеются здания прекрасной архитектуры, и убегают под сень дорожки, берущие начало у самой воды. Старые дубы и липы спустились к реке, заставляя вспоминать о возможной лесной прохладе и живых запахах листвы. Поближе к мосту круглится мощный купол старой Голицынской больницы, подальше белеют стены Мамоновой дачи и очерчиваются полузакрытые зеленью линии ее фронтона и крыш. Над рекой застыл точеный силуэт беседки в строгом ампирном стиле.

Вид усадьбы Н.П. Голицыной (Пиковой дамы) в конце XVIII века

И дальше, пока изгиб берега не уведет реку в сторону, перед глазами все будут густые древесные кущи, словно перед тобой деревенское приволье, уголок прежнего Подмосковья, богатый лесистыми угодьями и тенистыми садами, а не зажатая в тиски одного из крупнейших городов мира река…

Все это – речная опушка обширного садового массива, некогда составлявшего единый парковый ансамбль, пользовавшийся на протяжении длительного периода любовью москвичей и справедливо считавшийся прекрасным образцом русского садового искусства. Перед нами знаменитый в летописях Москвы конца XVIII и начала XIX века Нескучный сад, прошлое которого отразило некоторые любопытные штрихи развития московской жизни.

…Перенесемся назад на сто девяносто лет. Июль 1796 года. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский дает в доме, ныне занимаемом Академией наук, большой праздник, с народным гулянием и катанием на убранных лодках по Москве-реке, по случаю рождения у Павла сына – будущего императора Николая I.

Гремит музыка, вечером вспыхивают фейерверки, дом и сад заполнены гостями и съехавшимися со всего города москвичами. Слава о широком хлебосольстве Орлова, его умении изобретать развлечения, милые сердцу большинства его сограждан, установились давно и прочно: сюда идут званый и незваный, тороватый вельможа угощает всех!

Алексей Орлов любит все русское, ценит национальные простонародные забавы и, в век моды на все иноземное, устраивает, наряду со снискавшим громкую славу его рысакам конским бегом, кулачные бои, тешится скоморохами, пляской, цыганами, хоровым пеньем, петушиными состязаниями и голубиной охотой… Когда граф вздумает сам полюбоваться полетами своих турманов, ему подносят серебряный таз с водой – в ней, как в зеркале, отражается небо, и шестидесятилетний охотник может, не утруждая шею, вдоволь наглядеться на воздушные кувыркания своих питомцев!

Герой Чесмы граф Алексей Орлов уже более двадцати лет безвыездно живет в Москве, и мало кто в ней так популярен и заставляет так много о себе говорить, как этот не то опальный, не то надувшийся на двор вельможа, владелец многомиллионного состояния, тридцати тысяч душ, живущий по всей своей воле, гораздый на причуды и сумасбродства. Он упомянут едва ли не во всех записках современников-москвичей. Любопытный отзыв оставил его сосед Прокофий Демидов, сам великий чудодей и человек недюжинного склада. «Спасибо Алексею, – пишет он о графе Орлове-Чесменском, – проворен и догадлив, а паче всего, что имеет ко всякому ласковую благоприятность, и так здесь его любят».