Читать книгу "Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков"

Была, кроме того, увезена в Петербург главная святыня храма – икона Богоматери, привезенная Меншиковым из Полоцка, после похода, и написанная, по свидетельству духовенства, самим евангелистом Лукой! После пожара этот образ вынесли в придел Введения Пресвятой Богородицы, построенный по распоряжению Меншикова в память одноименного храма в селе Семеновском, где были похоронены его родители. Образ был отсюда вытребован в 1726 году в Петербург больным князем для его домовой церкви на Васильевском острове. В дальнейшем след этой иконы затерялся. После опалы Меншикова и его ссылки в Березов в 1727 году, «пожитки его были розданы, образ пропал, киота же к нему осталась в Москве», – узнаем мы из записи в церковном синодике, составитель которого, впрочем, осмелился упомянуть, что «Полоцкая богоматерь находится в собственной образной Елизаветы». Так это или нет, очевидно одно: от затеянного великолепия церкви светлейшего ко времени пожара оставалось уже немного, все нуждалось в поновлении и ремонте. Огонь разорил церковь окончательно.

Целых долгих шесть десятилетий церковь не возобновлялась: открытым оставался один Введенский придел. По сведениям географического словаря Щекатова, ее перестроил в 1787 году московский архитектор Гавриил Захарьевич Измайлов. Не стало ни дерзко вознесенного шпиля, ни заморских курантов. Верх башни больше уже не переделывался – мы теперь видим его в Измайловском варианте. Нижние ярусы башни были восстановлены в первоначальном виде. Именно в те годы церковь попала в руки мартинистов: в приходе жили влиятельные масоны – не был ли среди них и друг Василия Баженова И.И. Юшков, для которого он строил дом на Мясницкой, потомок Юшки Урви Хвост? – чем и объясняется характер новой росписи храма, частично дошедшей до нас. То были латинские надписи и мистические эмблемы, столь чуждые православному учению, что против них почти полвека спустя ополчился всемогущий московский митрополит Филарет и в 1852 году добился распоряжения Синода их уничтожить. Однако церковным властям оказалось не так-то легко это осуществить: лишь в 1863 году, после смерти Филарета, эти надписи были стерты, и то частично.

Внутри башни можно и сейчас увидеть не слишком искусно нарисованные на стенах пламенеющее сердце с крыльями, корону на верху столпа, другие изображения. Владыке, кстати, казалась особенно творящей соблазн надпись, сопровождавшая эту корону: «Existimatione nixa» – «утверждена на уважении», тогда как власть монарха – это Филарет внушил себе твердо! – ниспосылается небом и утверждается божественным промыслом! Некоторые надписи не перегружены смыслом: «Candor non loeditus auro» – «белизна не портит золота», или «sine fna» – «без конца», «Ascendit» – «возносится» и тому подобное.

Об этих масонских затеях раздраженно писали современники, для которых Меншикова церковь, поправшая старозаветные каноны устройства московских храмов, была вообще бельмом на глазу. Приведу два отрывка из записок начала прошлого века.

«Нашелся человек нового времени, – рассказывает хронист о постройке церкви, – который разобрал церковь, устроенную по обычаю православных церквей о трех шатровых главах, и, сам неважного звания, достигнув необыкновенной высоты звания светлейшего князя, вопреки обычаю православных церквей (при которых разве колокольня устроялась высоко), по широкой своей фантазии, выстроил церковь необыкновенной высоты, какая бы на полторы сажени превышала колокольню Ивана Великого. Удар грома разрушил на церкви длинный шпиль и часы с курантами; затейливый строитель сам низвергнут был с высоты своего величия и закинут в дальний край Сибири.

…Наконец нашлись ревнители, – продолжает он историю церкви, – которые отстроили эту церковь также в оригинальном виде, а именно, не по обычаю православных церквей, а с измышленными эмблематическими изображениями и латинскими надписями. Мистический смысл таких эмблем и значение латинских надписей разве самим изобретателям хорошо были понятны».

Бегло очерчивая дальнейшую судьбу Меншиковой башни, добавлю, что во времена Филарета уже не сохранялось и памяти о дворе Меншикова на Чистых прудах. После опалы всемогущего фаворита он был конфискован, а затем отдан в 1730 году князю Куракину, в 1783 году перешел к армянину, статскому советнику Ивану Лазареву, который продал его шесть лет спустя в казну. Церковь с 1821 года была причислена к почтовому ведомству, определившему на жалование причту и церковные расходы 3000 рублей ассигнациями в год. Далее начальство Почтамта расщедрилось еще больше, стало отпускать ежегодно по 2600 рублей серебром, содержало отличный хор, пользовавшийся в Москве известностью, не скупилось на благолепие храма. То был период расцвета церкви, длившийся до 1867 года, когда в Петербурге спохватились и решили, что Московскому почтамту не к лицу содержать ведомственную церковь, наравне с министерством, и отпуск средств был с 1872 года прекращен. Меншикова башня превратилась в скромную приходскую церковь. Однако со времен переделок Измайлова Меншикова башня не была восстановлена так близко к первоначальному виду, как это сделано теперь, когда была изучена документация храма.

…Итак, зная в подробностях историю созданной Иваном Зарудным церкви, как и нескольких его других работ, располагая исчерпывающими сведениями о заказчике Меншиковой башни, петровском сподвижнике, все деяния которого, как и смерть в 1729 году в Березове, составили предмет обширных жизнеописаний, панегириков и исследований, мы почти ничего достоверного об этом талантливом сыне Украины не знаем. Когда и где он родился, принадлежал ли роду генерального судьи Самойлы Богдановича Зарудного, входившего в состав посольства, отправленного в 1652 году к царю Алексею Михайловичу для торжественного закрепления присоединения Малороссии к Московии, или был его однофамильцем; у кого учился, в каком возрасте умер и на каком кладбище покоится – на все эти и многие другие вопросы ответа пока нет.

Известно все же, что в 1704 году Зарудный был москвичом: за ним числился двор с пристройками и баней в приходе Архангела Гавриила. Назван Иван Зарудный и в описи московских дворов 1716 года, рядом с Меншиковым, генералом Головиным, Нарышкиными и прочими дворовладельцами этого прихода. Упоминается в документах и усадьба под Дмитровом, принадлежавшая ему в 1726 году, однако нет никаких сведений, когда он ее приобрел, или она была ему пожалована. А вот по следующей переписи 1737 года, владелицей двора в Гаврииловском приходе значится «вдова Зарудная, Улита Ивановна». Долго ли она вдовела, были ли у них дети, где похоронила Улита Ивановна своего мужа, привез ли он ее с собой из родных мест или присватал москвичку… ничего этого мы не знаем.

Много больше известно о деятельности Зарудного, а дошедшие до нас работы позволяют уверенно судить о его таланте. В подписанном Петром I 18 октября 1721 года указе об определении архитектора Ивана Зарудного строителем триумфальных ворот на Никольской улице у Казанского собора (Красная площадь), воздвигаемых по случаю Ништадтского мира, уточнено: «того Ивана Зарудного, который наперед сего у строения прежних Полтавской баталии ворот был».

Гравюры Зубова и Пикарта оставили нам изображение этих ворот, сооруженных в 1709 году, а по документам установлено, что ворота в честь Азовского похода 1696 года были также поставлены с участием Ивана Зарудного.