Читать книгу "Заговор Тюдоров - К. У. Гортнер"

– Нет, – отозвался я, крайне удивленный, – уверяю вас, вовсе нет.

– Но ведь вас нанял Ренар. Наверняка же он упоминал мое имя?

– Упоминал, но больше ничего о вас не сказал… хотя нет, кое-что сказал. По его словам, вы сговорены. Я заключил, что он предостерегает меня держаться от вас подальше.

– В самом деле?

Сибилла натянуто улыбнулась и села на диванчик у окна. Я устроился рядом, и она расправила юбки.

– Симон Ренар, – сказала она, – мой благодетель. Он проявил милосердие ко мне, моей сестре и матери после того, как мы покинули Англию.

Она подняла глаза, и этот взгляд точно ожег меня. Ни у одной женщины – если не считать Елизаветы – я не видел в глазах такой волевой решимости.

– Мой отец и трое братьев были казнены за участие в Благодатном паломничестве. Король объявил о лишении нашей семьи всех прав с конфискацией имущества – за государственную измену.

Я знал, что такое Благодатное паломничество. Движение это, зародившееся в Йоркшире в 1536 году, олицетворяло протест против главенства короля над церковью и конфискации церковного имущества. Анна Болейн была уже мертва, и Генрих VIII давным-давно женился на Джейн Сеймур, но это не остудило их с лордом Кромвелем[3]стремления присвоить несметные богатства церкви. Генрих задобрил недовольных йоркширцев, пообещав выслушать их претензии. И, едва исполнив свое обещание, велел Кромвелю двинуть на них солдат.

Свыше двух сотен людей, мужчин и женщин, было убито в Йоркшире по велению короля.

– Я была тогда еще ребенком, – сказала Сибилла, – но рано узнала, как дорого платят за непокорность. Король не подверг наказанию нас, женщин, однако значения это не имело. Его приговор оставил нас без гроша, без надежды на будущее, и потому моя мать увезла нас за границу, вначале во Францию, а потом в Испанию.

Я припомнил враждебную реплику, брошенную Джейн Дормер в тот вечер на пиру: «А вам, сударыня, следует быть осторожней в высказываниях, памятуя историю вашей семьи…»

– Тогда вы и познакомились с Ренаром? – спросил я. – Он говорил, что служил послом при французском дворе.

– Да, именно так. Он помог нам обустроиться в Испании. – Сибилла ненадолго смолкла, словно воспоминания причиняли ей боль. – У нас не было никаких рекомендаций, однако Ренар знал о том, что совершили мой отец и братья. Здесь те, кто погиб в Йорке, были объявлены изменниками, однако за пределами Англии, при католических дворах, их почитали мучениками за веру. Ренар подыскал моей матери должность при дворе испанских Габсбургов – фрейлины императрицы; мы с сестрой стали его подопечными. Когда через несколько лет императрица скончалась, нас приставили к дочерям Карла, инфантам. Именно по указанию Ренара я прибыла сюда, чтобы служить ее величеству.

– Понимаю.

Я ничем не выдал своего любопытства. Итак, Ренар – опекун Сибиллы; это объясняет, почему он так ревниво оберегает ее. Зачем в таком случае она откровенничает со мной?

– Не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете, – решил идти напрямик я.

Сибилла задумчиво наклонила голову к плечу, затем подалась ближе. Меня окутал неповторимый аромат ее духов.

– Ведь я уже сказала, что хочу вам помочь.

Я сидел не шелохнувшись.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– О, – проговорила она тихо, – думаю, понимаете. Из-за этого вас едва не отравили. Вы наверняка уже сообразили, что человек, оставивший у вас в комнате то злополучное письмо, и есть ваш наниматель. В конце концов, настоящая цель Ренара…

Она осеклась и отпрянула от меня, когда взрыв смеха возвестил о приближении людей. В галерее появилась компания придворных.

Среди них, сбросив капюшон на плечи, шла Елизавета, и волосы ее были словно струящееся пламя.

Принцесса вела на поводке Уриана. Смех ее, высокий и брызжущий весельем, разносился эхом по галерее. Подойдя ближе к нам, она развернулась и погрозила пальцем высокому мужчине в темном дамасте и большой шляпе с перьями:

– Довольно, милорд! Клянусь, когда-нибудь вы зайдете чересчур далеко! Или я, по-вашему, улей, чтобы наполнять меня, точно сотами, медоточивыми словами?

Лишь тогда я осознал, что одна рука этого человека подвешена на черной шелковой повязке.

Эдвард Кортни.

От потрясения я даже не попытался привстать. Учиненный мной допрос с пристрастием не нанес видимого ущерба внешности Кортни, и нелепая черная повязка выглядела скорее модным украшением, когда граф потянулся свободной рукой к Елизавете, а принцесса, тряхнув головой, грациозно увернулась.

Спутники их были сплошь молодые аристократы, разодетые в пух и прах. Фрейлины Елизаветы держались сзади, и вид у них был менее воодушевленный.

Сибилла вскочила с дивана.

– Встаньте! – прошипела она мне.

Я поднялся, сдерживая гнев. Слухи при дворе распространяются с проворством блох, но Елизавета явно еще не знала о смерти Перегрина. Если бы знала – вряд ли бы стала так смеяться и кокетничать с графом. И все же я ощутил желчный привкус досады. Даже если ей ничего не известно об участи Перегрина, зачем она по-прежнему поощряет Кортни? Неужели хочет навлечь на себя беду?

Елизавета держалась так, словно вовсе не замечала нас двоих, застывших изваяниями в стенной нише, – до тех пор, пока Уриан, узнав меня, не залился радостным лаем и не бросился ко мне, выдернув из ее руки поводок.

Принцесса остановилась и повернулась к нам.

– Ваше высочество, – пробормотал я, отбиваясь от собачьих нежностей.

Сибилла присела в реверансе.

Подошел Кортни, увидел меня, поглощенного возней с Урианом, и стремительно развернулся к Елизавете:

– Это он?

Принцесса сухо кивнула. Гладя серебристую, выстывшую на морозе шерстку пса, я отважился глянуть на нее. Взгляд Елизаветы был холоден, и я знал, что это означает. Меня предостерегали молчать.

– Подумать только! – хохотнул Кортни. – Стало быть, грязный щенок не врал. Однако, кузина Бесс, советую вам в следующий раз быть придирчивей в выборе любимцев, потому что этот – отпетый негодяй.

Только быстрый испытующий взгляд на Сибиллу и выдал беспокойство Елизаветы о моей безопасности. Внезапно я сообразил, в чем дело. Кортни, по всей видимости, расспрашивал ее обо мне, желая узнать, впрямь ли я нанят Елизаветой, прежде чем выполнить мое требование. Надо отдать должное: храбрости этому человеку не занимать. Я приставил нож к его горлу, едва не сломал ему руку, угрожал выдать все, что знаю, если он не подчинится моей воле, – и все-таки он пошел на риск.

И теперь Елизавета делала все, что было в ее силах, чтобы защитить меня.