Читать книгу "Невольники чести - Александр Кердан"

Со всей энергией молодости взялась помогать супругу в приготовлениях к балу и Елизавета Яковлевна, все время дознания пребывавшая в вынужденном безделии да никчемных беседах с недалекой и не по чину высокомерной женой хромого поручика. Павел Иванович при всей своей сдержанности не мог не любоваться ею, без устали порхающей из дома во двор и обратно, успевающей и отдать указания по сервировке стола, и покрасоваться перед зеркалом в новом, зеленого бархата, платье, так оттеняющем глубину ее глаз…

Душевная приподнятость ощущалась в Елизавете Яковлевне и в самый день торжества. Съезд, а верней, сход гостей начался задолго до назначенного часа. Что и говорить, бал — событие в Петропавловске не то чтобы редкое, а, прямо сказать, просто немыслимое прежде, как, впрочем, и приход российского военного корабля…

Балами, подобными этому, и сам губернский Нижне-Камчатск не мог похвастаться. Оттого и приглашены были на праздник не одни моряки и пассажиры «Надежды», а весь чиновничий, служилый, купеческий люд городка. Комендантша, ошалевшая от наплыва гостей, еще более надулась, воображая себя хозяйкой настоящего бала. Ее окружали жены чиновников и купцов, одетые, как и она, в наряды прежнего и даже предшествовавшего ему царствования. Немыслимые декольте, парики и румяна делали их довольно комичными, но за неимением других дам и эти провинциалки пользовались среди офицеров необычайной популярностью.

И все же, Павел Иванович с удовольствием отметил это про себя, настоящей хозяйкой бала была его Лиза. Если к столь необычному собранию сословий применимо светское слово «блистала», то иначе о супруге губернатора и не скажешь. Елизавета Яковлевна сегодня была так ослепительно хороша, что даже у самого генерала дух захватывало, и льстили его самолюбию мысли, что, доведись очутиться ей на самом ярком балу в Москве или в Северной Пальмире, без сомнения, названа была бы его супруга в числе первых красавиц… И это мнение генерала, похоже, разделяли все мужчины на сегодняшнем празднике. И моряки, и чиновники, и старики, и юные гардемарины старались очутиться поближе к месту, где рядом с франтоватым Резановым в блестящем позолотой и орденами мундире, торжественно-строгим и тоже при полном параде Крузенштерном и своим мужем стояла прекрасная генеральша.

От Павла Ивановича не ускользнули знаки внимания, которые оказывались ей, — от напыщенных комплиментов до полных искреннего восторга взглядов.

Особенно тронуло генерала то, с каким обожанием смотрит на Елизавету Яковлевну комиссионер нижнекамчатской конторы Хлебников — тот самый, которому оказался генерал обязанным чудесным спасением жены во время их плавания на галиоте «Константин». Что ж, генерал никогда не забудет этой бесценной услуги… Тем паче ревновать к компанейскому служителю ему, Кошелеву, просто смешно: никому не запретишь любоваться на солнце!.. Да и вообще Павел Иванович не относил себя к последователям Отелло, представление о котором довелось посмотреть ему в одном из италийских городов во время знаменитого суворовского перехода. «Приступы ревности вытесняю я ревностью к славе Отечества», — шутил он, когда Елизавета Яковлевна, расшалившись, подначивала его. Коли нет сомнений, нет и ревности… Так было. Было, по крайней мере, до сегодняшнего бала, когда, впервые за их супружескую жизнь, ни интуиция генерала, ни его знание привычек супруги не смогли подсказать ему, что так испугало или расстроило Елизавету Яковлевну, вызвало такую разительную перемену в ее настроении.

Павел Иванович попытался восстановить в памяти все, что предшествовало уходу, нет, не уходу, а бегству жены с праздника, и с трудом вспомнил отдельные эпизоды.

…Корабельный оркестр, составленный из трех балалаечников, двух лошкарей и жалейки, виртуозно играл мазурку. Поднимая столбы пыли, двигались по кругу танцующие пары. Морские офицеры на иностранный манер раскурили короткие трубки. Завел какой-то ученый спор натуралист Лангсдорф, и Резанов тронул Кошелева за рукав, приглашая в собеседники. Несколько господ из свиты посланника подошли к Елизавете Яковлевне представиться… Кажется, среди них были уже знакомые генералу по предшествующим разбирательствам надворный советник Фоссе и граф Толстой… Больше генерал ничего не видел. Он обернулся к посланнику и вспомнил о супруге, только когда она негромко позвала его. В этот миг Елизавета Яковлевна была сама не своя: руки ее дрожали, в глазах, еще недавно лучившихся весельем и кокетством, стояли слезы. Такие же слезы послышались Кошелеву и в голосе жены, когда она, сославшись на мигрень и попросив у присутствовавших прощения, стремительной походкой удалилась в дом, плотно затворив за собой дверь. Генерал растерянно посмотрел ей вослед, гадая про себя: неужели и тут прав испанский оракул, прорицавший, что обманываться в людях — самый опасный и самый обычный род заблуждений?

2

«Тум-пум-тум-пум-пум… Тум-пум-тум-тум-пум-тум…» — ритмично бьет старый шаман в свой огромный, почерневший от времени бубен. Вскинув руки наподобие рогов марала, мужчины рода танцуют вокруг костра. Завывая, поют они старинную камчадальскую песню:

«Я потерял жену и свою душу…» — «Тум-пум-тум-пум-пум…» — «С печали пойду в лес, буду сдирать кору с дерева и есть….» — «Тум-пум-тум…» — «После встану поутру, погоню утку Аангич с земли на море и стану поглядывать во все стороны…» — «Тум-пум…» — «Не найду ли где любезной моего сердца…»

Заламывая руки, ломкие, как крылья чаек, стонут и рвут на себе волосы женщины рода, плотным живым кольцом закрывают собой ту, которой предстоит сегодня стать женой лучшего из молодых воинов становища.

Удары бубна становятся громче, ускоряется ритм, и вот когда кажется уже, что танцующие замертво упадут на утрамбованную их торбасами землю, тесный кружок женщин размыкается, и на лесную тропу выскакивает Она — легкая, как молодая олениха, в обшитой суконными и замшевыми лоскутьями и нитями бисера кухлянке. На мгновение невеста останавливается и глядит в сторону землянки старшины, откуда, следуя обычаю, должны появиться преследователи.

Бубен внезапно замолкает и тут же вновь взрывается неистовым ритмом. Девушка, как испуганное животное, вздрагивает и уносится по тропе в спасительную лесную чащу.

Следом, словно стая молодых волков, устремляются юноши рода.

«Тум-пум-пум-тум-пум-тум…» — звучит в ушах бубен шамана.

«Тум-пум-пум-тум-пум-тум…» — бешено колотится сердце беглянки.

Есть ли среди преследователей тот, о ком думала она долгими вьюжными ночами, спрятавшись до кончика носа под меховым одеялом в балагане своего отца? Сможет ли он опередить соперников и первым коснуться края ее кухлянки, утвердив за собой право назвать невесту хозяйкой своего очага? Или же придется ей, как и многим другим девушкам рода, коротать судьбу с немилым?

«Тум-пум-пум-пум…» — все отчетливей слышен за спиной топот.

«Тум-пум-пум-пум…» — все яростнее пульсирует в висках девушки кровь. Все цепче ветки, хватающие за одежду… Скоро, скоро узнает она свою судьбу…

«Тум-пум-пум-тум-пум-пум…» — глухо звучит вдалеке бубен. Плывет над горами и лесом вечная как мир песнь любви: «Я потерял жену и свою душу…» — «Тум-пум-тум-пум-пум-тум…» — «…Не найду ли где любезной сердца моего…»