Читать книгу "Озарение. Сила мгновенных решений - Малкольм Гладуэлл"

В этот момент прокурор, допрашивающий Босса, прервал его: «А в каком положении была его рука?»

«Она была вытянута вперед».

«Вытянута прямо вперед?»

«Прямо вперед».

«И в этой руке вы видели некий предмет. Это верно?»

«Да, я подумал, что увидел в его руке пистолет… То, что я видел, выглядело как оружие. Настоящее оружие в его руке. В эту долю секунды, после всех этих выстрелов вокруг меня, в пороховом дыму, и когда Макмеллон лежал на земле, мне показалось, что у него пистолет, что он только что подстрелил Эда и я следующий».

Кэрролл и Макмеллон сделали по шестнадцать выстрелов каждый, расстреляв по целой обойме. Босс выстрелил пять раз. Наступила тишина. С пистолетами в руках они поднялись по ступенькам и приблизились к Диалло. «Я увидел его правую руку, — говорил позже Босс. — Она была откинута. Ладонь открыта. И там, где должен был быть пистолет, лежал бумажник… Я сказал: „А где этот чертов пистолет?“»

Кен Босс бросился бежать к Уэстчестер—авеню, так как из—за нервного потрясения перестал понимать, где находится. Когда прибыла машина «скорой помощи», он был в таком шоке, что не мог говорить.

Шон Кэрролл сел на ступеньки возле изрешеченного пулями тела Диалло и расплакался.

1. Три роковые ошибки

Возможно, самые распространенные (и самые важные) формы быстрого познания — это наши суждения и впечатления о других людях. Если мы не спим и находимся в чьем—либо обществе, нас захлестывает поток предположений и выводов о том, что думает или чувствует другой человек. Когда нам говорят: «Я люблю тебя», мы смотрим этому человеку в глаза, пытаясь понять, правда ли это. Знакомясь с новым человеком, мы стараемся заметить какие—то едва уловимые сигналы, чтобы впоследствии, даже если наше общение было вполне дружественным, можно было сказать себе: «Не думаю, что я ему понравился» или «Вряд ли она была очень довольна». Мы легко читаем выражения лиц. Увидев мою ухмылку и заблестевшие глаза, вы скажете, что я забавляюсь. Если я киваю и преувеличенно улыбаюсь, а уголки моих губ при этом сжаты, вы решите, что надо мной подшучивают, а мне это не нравится. Если я встречусь с кем—то глазами, улыбнусь, потом посмотрю вниз и отведу взгляд, вы подумаете, что я флиртую. Если я сопровождаю замечание быстрой улыбкой, потом киваю или наклоняю голову слегка в сторону, вы можете заключить, что я только что произнес нечто резкое и хочу смягчить эту резкость. Вам не надо слышать, что я говорю, чтобы прийти ко всем этим выводам. Они сами придут к вам, как озарение. Если вы подойдете к играющему на полу годовалому ребенку и сделаете что—нибудь не очень для него понятное, например положите свои руки поверх его ручонок, он сразу же посмотрит вам в глаза. Почему? Потому что ваши действия требуют истолкования, и ребенок знает, что прочтет ответ по вашему лицу. Такая практика истолкования мотивов и намерений других людей — классический пример тонких срезов. Это распознавание едва уловимых, мгновенных знаков, позволяющих узнать, о чем думает другой человек, — и нет, пожалуй, другого занятия, непроизвольного, но столь важного, в котором мы совершенствовались бы столько же времени, однако без особых усилий. Но в ночь на 4 февраля 1999 года четыре офицера полиции, патрулировавшие Уиллер—авеню, не справились с самой важной задачей. Они не смогли прочесть, что было написано на лице Диалло.

Сначала Шон Кэрролл увидел Диалло и сказал остальным, сидящим в машине: «Что там делает этот парень?» Ответ был прост: Диалло дышал ночным воздухом. Но Кэрролл смерил его взглядом и в ту же секунду решил, что этот человек подозрителен. Это была ошибка номер один. Потом они подъехали к дому на машине, и Диалло не двинулся с места. Кэрролл позже сказал, что это его «поразило». Разве не внушает опасений человек, который не убегает при виде полиции? Но Диалло не собирался никого пугать — ему было любопытно. Офицеры этого не поняли, и это была ошибка номер два. Потом Кэрролл и Мерфи приблизились к Диалло и увидели, как он слегка развернулся и потянулся к карману. В эту долю секунды они и решили, что он опасен. Это стало ошибкой номер три. Ведь он опасен не был — его охватила паника. Как правило, нам нетрудно в мгновение ока определить, подозрителен человек или нет, встревожен он или любопытствует, и проще всего понять — боится он или угрожает. Каждый, кто идет по городской улице поздно ночью, делает такие оценки мгновенно. И все же по какой—то причине эта способность, свойственная любому человеку, отказала в ту ночь офицерам полиции. Почему?

Подобные ошибки — не редкость. Все мы время от времени читаем мысли других людей неверно, что вызывает споры, ссоры, разногласия, недоразумения и обиды. И эти ошибки столь мимолетны и загадочны, что мы не знаем, как их следует понимать. Например, после гибели Диалло, когда этот случай попал в заголовки газет по всему миру, мнения людей разделились полярно. Одни утверждали, что это ужасный несчастный случай, неизбежный побочный результат того, что офицеры полиции постоянно оказываются перед выбором между жизнью и смертью в ситуации недостатка информации. К такому мнению пришел суд присяжных по делу о смерти Диалло, и с Босса, Кэрролла, Макмеллона и Мерфи были сняты обвинения в убийстве. С другой стороны, были люди, которые рассматривали случившееся как открытое проявление расизма и считали, что дело просто замяли. По всему Нью—Йорку прошли протесты и демонстрации. Диалло был объявлен жертвой. Уиллер—авеню переименовали в площадь Амаду Диалло. Брюс Спрингстин написал и исполнил в честь Амаду песню под названием 41 Shots («41 выстрел»), в которой хор пел: «Тебя могут убить только за то, что ты живешь в американской шкуре».

Во всем этом много пафоса, но нет объяснения. С одной стороны, не скажешь, что четыре офицера полиции, убившие Диалло, — злодеи или расисты, которые специально охотились за своей жертвой. С другой стороны, неверно будет назвать этот расстрел простым несчастным случаем, потому что это никак не случайный сбой в образцовой полицейской службе. Офицеры сделали целую серию фатально ошибочных суждений, начиная с того, что приняли человека, дышавшего свежим воздухом у дверей своего дома, за потенциального преступника.

Другими словами, расстрел Диалло попадает в «серую зону», в промежуток между расчетом и случайностью. Ошибки, допущенные при чтении чужих мыслей, иногда бывают и такими. Они не всегда впечатляюще очевидны. Часто они оказываются едва уловимы, и то, что случилось на Уиллер—авеню, представляет собой яркий пример чтения мыслей — и того, какие чудовищные ошибки могут быть при этом допущены.

2. Теория чтения мыслей

Многим из того, что нам известно о чтении мыслей, мы обязаны двум замечательным ученым, наставнику и его ученику: Силвану Томкинсу и Полу Экману. Наставник — Силван Томкинс, родился в Филадельфии на пороге XX века, в семье дантиста из России. Это был низкорослый, толстый человек, с копной белых волос и в огромных очках в пластиковой оправе. Томкинс преподавал психологию в Принстоне и Рутгерсе, написал книгу Affect, Imagery, Consciousness («Эмоции, образы, сознание») — четырехтомный труд, настолько насыщенный информацией, что его читатели разделились на тех, кто понимал эту работу и считал гениальной, и тех, кто не понимал, но тоже считал гениальной. Силван Томкинс был легендарным оратором. К концу каждой вечеринки с коктейлями вокруг него неизменно собиралась восхищенная толпа. Кто—то говорил: «Можно еще вопрос?» — и после этого все задерживались часа на полтора, а Томкинс рассуждал, скажем, о комиксах, телевизионной комедии, биологии, эмоциях, Канте, всеобщем увлечении модными диетами, и все это объединялось в одну длинную импровизацию.