Читать книгу "Дочь куртизанки - Разия Саджад Захир"

Салман растолкал всех.

— Посторонитесь, отойдите Отсюда! Человек упал в обморок, а для вас это все равно что спектакль! Пошли вон отсюда! — Он прикрыл Нилам одеялом с ног до пояса, подвернул одеяло под нее, поднял Нилам на руки и понес к наружной двери. Он прижался щекой к ее желтой впавшей щеке.

— Когда ты в детстве спотыкалась и падала, — глухо бормотал он, — я вот так же брал тебя на руки. Но теперь ты ушиблась куда сильнее. Дай боже, чтобы я нес тебя на руках не в последний раз. Не умирай, Нилам. Ты ведь говорила, что придешь ко мне на свадьбу. Возвращайся к нам, моя маленькая сестренка, не смей умирать, моя добрая Нилам. — Он наклонился, поцеловал ее в грязный лоб и прижал к своей груди.

Салман положил ее на заднее сиденье машины, усадил Нафис, потом открыл переднюю дверцу, тронул шофера за плечо.

— Ну-ка, уважаемый, дай-ка я сяду за руль.

Тот без звука освободил место.

Салман сел, обернулся, проверил, хорошо ли закрыты дверцы.

— Поезжай, — дрожащим голосом торопила Нафис.

Салман мягко взял с места, и автомобиль исчез за воротами.

21

Темнело. Суман вернулся из аптеки с пузырьком лекарства и порошками. Юсуф заметил ее, когда она проходила мимо фонтана, и вышел на лестницу.

— Лекарство? Кто заболел? — спросил он.

— У Мину температура, господин Юсуф. Сегодня уже четвертый день и все не падает. — В ее голосе слышалось отчаяние.

Он стал подниматься к ней.

— Я могу чем-нибудь помочь? — встревоженно спросил Юсуф. — От кого это лекарство?

— Я лечу ее у доктора Ранджана. Но мне кажется, что она сама не знает, что у нее. Я уже купила лекарств больше чем на двенадцать рупий, и никакой пользы.

— Анализ крови он делал?

— А разве это надо? Доктор ничего мне не говорил об этом.

Джоши сидел у изголовья кровати и тряпкой отгонял от девочки мух. На деревянном столике были в беспорядке разбросаны коробочки с глюкозой, апельсины, термометр, таблетки. Тусклый свет масляного светильника на окне падал на пылающее лицо Мину. У девочки был сильный жар.

— Мину, — позвала Суман, приложившись губами к пылающему лбу. Девочка открыла глаза, повернулась и попросила пить.

Суман налила из кувшина воды и поднесла чашку к ее губам. Юсуф сел на кровать в ногах у девочки. Мину отпила воды и хотела снова лечь, но Юсуф положил ладонь ей на спину и удержал ее.

— Ну-ка, дочка, покажи язык.

Мину высунула язык и пожаловалась, что очень болит голова.

— Понимаю, — сказал Юсуф. — Ложись.

Суман повернулась к нему. Она заметила на его лице беспокойство.

— Знаешь, Суман, — тихо сказал он, — ее надо отправить в больницу. Здесь неподалеку, в женской больнице, есть детское отделение. Там проведут исследование крови и хотя бы определят, что с ней. Мне кажется, у нее тиф. А тогда потребуется уход, которого дома ты ей не обеспечишь. Теперь это лечат, так что особой опасности нет, но лучше ее отправить…

— Но как она там будет одна? Я боюсь. О, господин Юсуф. — Суман заплакала.

— Ничего страшного. Тебе разрешат навещать ее.

— Но ведь мне придется записать, что я ее мать, — прошептала Суман.

— Конечно. Разве кто-нибудь сомневается, что ты ее мать? Слезы на твоих глазах — достаточное этому доказательство. Я пойду позвоню в больницу. Там детский врач — мой хороший друг. Он все сделает. Утром я отвезу вас.

Исследование крови подтвердило, что у девочки тиф.

Было около половины девятого утра. Суман свернула тюфяк и убрала его в угол. В палате не было ни одного свободного места. На ночь Суман стелила себе на полу, рядом с койкой Мину. Ей разрешили остаться здесь. Суман прислонилась спиной к стене, открыла книгу, купленную еще за день до болезни Мину, и попыталась читать. Давно уже пора быть утреннему обходу. Когда сестра наконец пришла, Суман положила книгу и встала.

— Какая вы сегодня усталая, сестра. Вы сами-то здоровы?

Сестра подтянула пояс халата, поправила косынку на голове.

— В женской палате у нас дежурит новенькая, я подождала, пока она сделает больной внутривенное вливание. А как ваша Мину?

— Лучше, но температура еще держится.

— Спадет. В женском отделении у одной держалась температура дней двадцать. А у вашей дочери все идет нормально. — Она пощупала пульс, опустила руку девочки, спросила про температуру и прочертила ее на графике.

— Сегодня покормите ее кашей, — сказала она.

Когда сестра, закончив обход, собралась уходить, Суман спросила, где у них женские палаты.

— Да здесь все женские, — сказала сестра. — Детское отделение открылось только год назад, одна палата. Идемте, я покажу вам.

В палате, куда ее привела сестра, двумя рядами стояли белые койки с красными одеялами. На кроватях лежали и сидели прямые и согнутые, смеющиеся и плачущие, охающие и стонущие женщины. В ногах каждой койки висела история болезни. Имя и фамилия больной и ее родственников, диагноз, назначенное лечение и другие сведения.

Следом за Суман в палату вошел пожилой доктор в белом халате поверх костюма, со стетоскопом на шее. Он направился прямо к койке номер три. За ним шли юноша и девушка. Они тоже были в белых халатах, и у них на шеях тоже висели стетоскопы. Дежурная сестра несла инструменты.

Сначала Суман показалось, что на третьей койке вообще никого нет, одно одеяло.

Молодая докторша опередила врача, откинула одеяло. Суман едва не закричала. Она зажала себе рот и смотрела широко открытыми глазами. Нет, нет, не может этого быть. Она, и в таком состоянии?!

Чтобы не упасть, Суман протянула руку и схватилась за штору.

Конечно, она ошиблась, она обозналась. Не может этого быть. Сохни ведь каталась в роскошной машине, покупала волшебные сари, носила золотые браслеты и сумочку с хрустящими бумажками. И за все это она платила дорогой ценой. А может, недостаточно дорогой? Может быть, только сейчас и приходится по-настоящему расплачиваться? Самый последний и самый большой взнос — больничная койка, старое красное одеяло и написанное на висящем в ногах листке слово «бездомная»?

Она не отрываясь смотрела на больную. Конечно, Сохни, она не обозналась. Она подошла к сестре и для верности спросила:

— Кто это на третьей койке?

— Безнадежная. Сифилис. Вряд ли ее можно спасти. Поздно. Ее не следовало даже помещать сюда, но, говорят, за нее хлопотало какое-то влиятельное лицо.

— А чего тут особенного, — сказала сестра. — Вот уйдет господин доктор… — и предупредила: — Только держитесь подальше.

Доктор пробыл около третьей койки дольше, чем у какой-либо другой, и теперь торопливо заканчивал обход. Когда он удалился, Суман медленно подошла к ней. На карте больной, в графе, где указываются имена родных, действительно стоял прочерк. Сестра говорила, что ее поместили сюда благодаря вмешательству влиятельного лица. Почему же тогда «бездомная»? Разве тот, кто проявил к ней такое участие, не мог считаться родственником? Ясно, что не мог. Один продал, а другой заплатил деньги, при чем здесь все остальное?