Читать книгу "Все или ничего - Джудит Крэнц"

В какой-то момент в первые годы супружества до Майка Килкуллена стали доходить слухи, распускаемые колонками светских новостей, что у Сильвии Норберг роман с ее партнером по последнему фильму. Сам он этих колонок не читал, но какому же мужу какой знаменитости позволят остаться в неведении? Сильвия подготовила его к возможности подобных выпадов в свой адрес еще до свадьбы:

– Они все равно будут жужжать, что я сплю с кем-нибудь, не с мужчинами, так с женщинами. Но если я тебе дорога, постарайся не обращать внимания на эту чепуху.

И правда, учитывая молодость, красоту и тот факт, что она много времени проводит одна, сплетен о Сильвии ходило еще на удивление мало. Так успокаивал себя Майк, втайне надеясь, что ни Сьюзи, ни Рози не услышат и не прочтут подобных наветов. Понятно, они не очень-то в них поверят, однако мысль о том, что подобная мерзость достигнет слуха кого-то из близких, его беспокоила.

Слухи не утихали еще несколько лет, словно старая кровоточащая рана, которая никак не зарубцуется, но он отказывался даже заводить речь на эту тему, когда в промежутках между съемками Сильвия возвращалась на ранчо. Ее способность озарять окружающий мир своим присутствием осталась прежней. Майк не помнил, чтобы видел жену задумчивой, недовольной или просто рассеянной, погруженной в мысли о ком-то другом или о чем-то в этом роде. И улыбка ее никогда не становилась мечтательно-отвлеченной. Когда Сильвия приезжала на ранчо, она принадлежала ему каждой клеточкой. Она излечивала его своей любовью, так что даже легкое беспокойство, считал Майк, было бы слишком большой честью для сплетников.

В 1967 году Майк внезапно понял, что Джез, проучившаяся уже полгода в школе, почти достигла того возраста, когда слухи могут долететь до ее ушей: из болтовни родителей тех детей, с которыми она училась в Сан-Хуан-Капистрано, или из разговоров учителей. Да бог его знает, сколько злобных источников существует на свете!

Ради дочери Майк решился на то, чего упорно избегал ради самого себя: он поговорил с женой. Может, она сумеет предпринять какие-то шаги, чтобы заткнуть рты этим сплетникам? Может быть, кто-то из коллег, отвечающих за связи с общественностью, знает, как пресечь ложь, которая в один отнюдь не прекрасный день может затронуть Джез?

– На прессу есть только одна управа – не обращать внимания, – ответила Сильвия, тяжело и измученно вздохнув. – Я предупреждала тебя, милый, помнишь? Единственная возможность пресечь эти слухи – уйти из кино, перестать сниматься и навечно засесть дома. Эти жалкие писаки из газет и журналов останутся без хлеба насущного, говори они только правду. Мы любим друг друга, мы оба хотим заниматься любимым делом – стоит ли удивляться, что за право вести ту жизнь, какую хочешь, приходится платить?

Ей ненавистна ложь, думала Сильвия. О господи, как ей ненавистна ложь, пусть даже легкая. Отвратительна эта необходимость лгать, но, чтобы сохранить обе свои вселенные, приходилось ею пользоваться.

Нет, она вовсе не думала, что какой-либо муж, и Майк в частности, может смириться с существованием двух ее жизней, совершенно разных и не пересекающихся, двух вселенных, которые и впредь не должны соприкасаться, чтобы сохранить свое совершенство.

Прошло почти два года после рождения Джез, когда Сильвия, если воспользоваться этим дурацким американским словечком, «предала» своего мужа. Это случилось в Париже. Сильвия влюбилась тогда в своего партнера по фильму. Их отношения прекратились в тот самый день, когда завершились съемки фильма. Этого невозможно было избежать.

И дело не в том, что ей непременно требовалось пережить страстное увлечение, чтобы потом изобразить его на экране. Ее просто страшно влекло к тому актеру, безумно влекло, с самого первого съемочного дня. Да и он тоже потерял голову – настолько, что не мог вспомнить ни строчки из своей роли, едва оказывался рядом с ней на площадке. Конечно, можно было бы обуздать себя, стараться держаться подальше, но это означало бы подавить, ограничить свою свободу, которая, как она решительно поклялась себе, будет главным принципом ее жизни. Это была чисто физиологическая связь, почти без слов, но он оказался прекрасным любовником, и Сильвия вдруг поняла, что готова к подобного рода сексуальным отношениям: секс без супружества, без семейных или еще каких обязательств, секс без глубоких чувств, без постоянства – и без легчайшего чувства вины.

Да, в то парижское лето Сильвия получила важнейший урок. Она поняла, что может заново организовать свою жизнь, обогатив ее. Ей просто необходимы любовные отношения, подвела итог размышлениям Сильвия, не сомневаясь в том, что, как всегда, делает правильный выбор.

Романы следовали один за другим. Сильвия чувствовала себя такой же юной и в то же время созревшей для страсти и пылкой, какой была до замужества, в Стокгольме, свободная и ничем не скованная. Едва познав наслаждение от близости с мужчиной, которого после тайных встреч никогда больше не увидит, она почти с каждым новым фильмом заводила и нового любовника: если не актера, так режиссера.

Она жила, подчиняясь неписаным, но всеми признанным правилам, царившим в мире кино: ни один из партнеров не хотел, чтобы эти увлечения затронули его семейную жизнь. Их семьи и близкие, не вдохнувшие воздуха студий, декораций и павильонов, родные, ожидавшие дома их возвращения, должны оставаться в стороне от этой жизни. Слухи прорывались за пределы их киномира благодаря всевидящим и всеслышащим доносчикам, которых полным-полно копошится на каждой съемочной площадке: помощникам, костюмерам, переписчикам ролей, гримерам – многие из них служили своего рода платными информаторами для жадных до сплетен газетчиков. Никто их точно не знал, и единственное, что оставалось делать, – просто не замечать этого.

Но как же волнующе прекрасно было осознавать, даже в упоении счастливым материнством и замужеством, что существует еще один мир, что жизнь ее не знает преград, что через несколько недель, получив звонок от агента, она снова помчится на съемки, навстречу очередному незнакомцу, чтобы разделить с ним тайную страсть, которая никому не причинит вреда.

Право же, это стоило капельки лжи...

Насколько помнила Джез, в детские годы рядом с нею были Валери и Фернанда, ее сестры по отцу. Они приезжали каждое лето почти на месяц и не меньше недели проводили на ранчо на Рождество и Пасху. Лидия Килкуллен, добровольно решившись на ссылку в Европе, оставалась в полной боевой готовности, не пренебрегая сведениями об успехах и процветании округа Оранж.

Надежно укрывшись от испанского солнца и листая одну из лос-анджелесских газет, она с грустью размышляла над горьким фактом, что именно в 1960 году – году ее развода – возник грандиозный план строительства в Ирвине, всего в нескольких милях к северу от ранчо Килкулленов, Калифорнийского университета. Этот план включал в себя освоение под застройку 35 тысяч акров земель – от побережья в глубь материка, к будущему университету. Лидия понимала, что ее бывшие соседи, владельцы этих земель, скоро станут несметно богаты, хотя, видит бог, они и так не бедствуют с незапамятных времен, не уступая в богатстве даже некоторым «новым» филадельфийцам.