Читать книгу "Отвергнутый дар - Салли Боумен"

Она встала, прошла в ванную и сполоснула разгоряченное лицо холодной водой. Вытерев кожу мягкими белыми полотенцами, она чуть успокоилась. Просто сон. Всего лишь сон.

Она вернулась в спальню и открыла ставни. Солнце уже стояло ниже, воздух стал прохладней. Она принялась расхаживать по комнате; одна часть ее сознания упрямо тщилась догнать сновидение, другая уже начала подсчитывать, сколько часов осталось до возвращения Эдуарда.. Она расправила покрывала на постели. Потрогала табличку из слоновой кости на столике для игры в триктрак. Передвинула кресло. Время шло чрезвычайно медленно, казалось, оно едва тащится.

У одной стены стояло маленькое инкрустированное бюро, сделанное для Аделины де Шавиньи. На нем лежала бумага и ручки, и Элен от нечего делать вытащила лист. Взяла ручку. Некоторое время она тешилась мыслью, что напишет кому-нибудь, напишет Касси.

Больше писать было некому. Она отвинтила колпачок ручки и взглянула на лежащую перед ней бумагу. Некоторое время она колебалась, потом быстро вывела дату, а под ней – «Дорогая Касси». Тут она остановилась и положила ручку. Как только она написала имя Касси, тут же вернулось прошлое. Вот оно, обступает ее: трейлерная стоянка, жаркий воздух, ее мать, беспокойно откидывающаяся в старом красном кресле. Она увидела доброе, озабоченное лицо Касси: «Возьми, милая, они мне не нужны…»

Она подняла голову и оглядела комнату. Так много красивых вещей, так много дорогих. Все, с кем она росла, кого она любила, были так бедны. Они работали, жались в расходах, экономили, но все равно не смогли бы купить ни одной вещицы из этой комнаты, ни одной изящной безделушки. Способен ли Эдуард понять это, подумалось ей. Может ли такой человек, как он, понять, что значит быть бедным?

Нет, сказала она себе, не может. И тут почувствовала некоторое расстояние между ними. В ее мире, думала она, люди умирают, не оставив следа. От них не остается домов, садов, портретов и традиций, они сами владеют малым и не оставляют ничего, от Билли не осталось даже фотографии.

Она посмотрела на бумагу, лежащую перед ней, не понимая, на кого она сердится – на себя, Эдуарда или саму жизнь? Нет, она сейчас не будет писать Касси, решила она. Да и что она может написать? Что за несколько кратких недель она забыла все свои обещания и хвастанья? Что она так влюблена, что прошлое кажется нереальным, а когда она с Эдуардом, то предоставляет будущему самому позаботиться о себе? Если бы она написала так, Касси вряд ли бы удивилась. Она этого и ожидала. Люди так и живут: принимают всякие торжественные решения, дают клятвы, но потом не придерживаются их, а добрые души вроде Касси никогда им об этом не напоминают.

Она вперилась взглядом в бумагу, и глаза ее наполнились слезами. С раздражением смахнув их, она решила, что не станет больше лгать. Сегодня же, когда Эдуард вернется из Парижа, она пойдет и скажет всю правду. Кто она и где до этого была. Расскажет ему о матери и Неде Калверте. О Билли. Расскажет о том, что значит быть бедняком. Ничего не опустит. Это было неправильно, что она лгала ему, словно стыдилась; ужасно, что она держала Билли в тайне, это было все равно, что убивать его во второй раз. Может быть, поэтому, думала она, ей снились эти ужасные сны – все оттого, что она обманывала.

Элен нетерпеливо схватила лист бумаги, собираясь скомкать его и выбросить, но что-то ее остановило. Ее снова охватило беспокойство, возможно, потому, что она опять подумала о своем сне или просто ее терзали противоречивые чувства. Может быть, эта мысль и раньше крутилась в ее сознании, но она решительно отодвигала ее – во всяком случае, какова бы ни была причина, она, поколебавшись, заново расправила бумагу и посмотрела на нее, ощущая, как вся холодеет.

Она взглянула на слова, затем взглянула на проставленную дату. Буквы и цифры то разрастались под ее взглядом, то делались крошечными. Они плясали у нее перед глазами, меняя смысл, форму, принимая новый враждебный облик.

Во рту пересохло, все тело напряглось. Она продолжала смотреть на дату, быстро подсчитывая в уме. А потом, коротко вскрикнув, разорвала бумагу на клочки и выкинула.

Дата, которую она написала, была 15 сентября. Прошло почти два месяца с тех пор, как мать в последний раз ездила на автобусе в Монтгомери, два месяца с тех пор, как Элен ждала ее в Оранджберге, два месяца с тех пор, как она купалась с Билли. «Это правильно, Билли, правильно…»

15 сентября. В этот день она осознала, что теперь уже ничто не будет правильным; и в этот день Эдуард сделал ей предложение.

Он сделал это в характерной для него манере: без всякой преамбулы, предложение было прицеплено к концу других фраз, сведений о постороннем, и испугало ее. Он не заметил, что с ней что-то не так. Минутой раньше он говорил о своей матери.

– Ей сказали о нас. Меня вызвали на допрос. Как все материнские допросы, он шел обиняками, но, должен признать, кое-какой инстинкт у нее есть. Она никогда не расспрашивала меня раньше о моей личной жизни, так что, видимо, угадала… Не знаю. В любом случае это не имеет значения. Правда, это меня задержало, а мне хотелось сюда. – Он сделал паузу. – Мне хотелось быть здесь, быть с тобой. Мне хотелось попросить тебя выйти за меня замуж.

Голос его был сдержанным, почти деловым. Чувство выдало себя в крошечном жесте – поднятии руки. Они стояли в его спальне, выходившей окнами в парк, и свет уже начинал меркнуть. Был ранний вечер, и Элен казалось, что день этот длился вечность. Она взглянула на Эдуарда и подумала, что всегда будет помнить его таким – слегка растрепанные волосы, сосредоточенное лицо, настороженные темные глаза, улыбка – потому что он был счастлив, она чувствовала, как он излучает это счастье. – начинавшаяся на его губах.

Он произнес эту фразу, и она продолжала слышать ее эхом отзывавшуюся в ее сознании. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, не было больше ни мыслей, ни ощущений, она была словно парализована. Последовало оглушительное молчание, длившееся непомерно долго. Она увидела, как меняется в этом молчании выражение его лица, и, когда это стало невыносимым, л отчаянии отвернулась. Но он все ждал и, подойдя к ней, поднял руку и повернул ее к себе, принуждая посмотреть ему в глаза.

Он долго не сводил с нее взгляда, лицо его было мрачным и неподвижным, потом он сказал весьма отчетливо, хотя голос его спотыкался на каждом слове:

– Если я ошибся в этом, значит, я ошибся во всем. Во всем. Ты понимаешь? Если это ложно, то ничего истинного не остается. Ты это хочешь сказать? Ты это имеешь в виду, когда вот так отворачиваешься?

Все его чувства были обострены до предела и исказили его лицо. Элен не смела взглянуть ему в глаза: в них было столько боли и гнева. Его взгляд жег ее, ей хотелось выкрикнуть слово «нет», оно было как сердцебиение, столь громко и настойчиво, что ей казалось – и Эдуард его слышит. Но губы ее не дрогнули, это слово нельзя было произнести. Эдуард все смотрел на нее, и жизнь схлынула с его лица. Оно стало жестоким, напряженным и до ужаса холодным. Тогда, не сказав ни слова, он выпустил ее руку и повернулся уйти.