Читать книгу "Любовник ее высочества - Хейвуд Смит"

Проклятье! Он постарался скрыть раздражение.

– Великая Мадемуазель предложила вам защиту в своем дворце и место в своей свите. Я знаю, вы не хотите быть при дворе принцессы, я тоже не хочу этого, однако у нас нет выбора. Если завтра вы не будете во дворце, принцесса пошлет вооруженный конвой, и они доставят вас силой.

Внезапно весь накал и напряжение последних недель навалились на него. Он устало продолжил:

– У меня нет больше времени. Я работаю по двадцать часов в сутки, стараясь, чтобы Франция уцелела. Во дворце, по крайней мере, вы будете в безопасности. Это я могу обещать.

Анна-Мария не шелохнулась.

Филипп напрягся. В последние недели он на протяжении множества драгоценных часов обговаривал вопросы ее безопасности. Он спустил целое состояние на различные выплаты и взятки, чтобы сохранить их имущество от возможной конфискации, если вдруг победят бунтовщики. Но вместо того, чтобы положиться на него, его жена бросает ему вызов.

– Я совершенно не обязан объясняться по этому поводу, мадам. Я могу лишь напомнить, что вы обязаны делать то, что я скажу.

Руки Анны-Марии сжались в кулаки.

– Я знаю, что оскорбила вас, оставив связанным, Филипп. Но, что бы я ни сделала, это не оправдывает того унижения, какое вы мне предлагаете. Мне неважно, что она принцесса. Я не позволю передать себя в руки этой женщины.

– Вы сделаете, как я пожелаю. Такова моя воля – вы примете сердечное гостеприимство герцогини де Монпансье.

Прежде чем она успела сообразить, он быстро наклонился и ловко взвалил ее на плечо.

– Как вы смеете! Пустите меня! – Она отбивалась изо всех сил, коса, болтаясь, молотила по нему.

Филипп поймал конец косы и зажал в руке, привязав тем самым ее голову к своей спине.

– Ой! Вы вырвете мне волосы! Выпустите сейчас же! – Анна-Мария одной рукой колотила его по бедру, другой тянулась к эфесу его шпаги. Однако туго натянувшаяся коса удерживала ее на безопасном расстоянии как от шпаги, так и от пистолета.

Филипп ухмыльнулся. Эта коса – весьма удобная штука. Хорошо, что она вышла из дому с такой неподобающей прической. Особо не церемонясь, он поудобнее разместил ее на плече.

Она колотила кулаками по его спине.

– Вы хулиган! Вы животное!

Он направился вниз по узкой дорожке, его речь стала прерывистой от напряжения.

– Вы лишь сделаете себе больно, пытаясь от меня вырваться. Если вы успокоитесь, нам обоим станет намного удобнее.

Кровь прилила к ее голове, кричать стало намного труднее.

– И не подумаю, невоспитанный, самодовольный сукин сын! Пусть я останусь лысой, лишь бы вырваться от вас! – Она задергалась еще сильнее, но с его ростом и силой ей было не справиться.

Он с трудом продрался сквозь нависающие ветви двух рододендронов, их листья шуршали ему вслед.

– Ох! Осторожнее! Эти ветки чуть не выкололи мне глаза! Отпустите меня! Филипп, я не могу дышать. Вы вытрясли из меня всю душу.

Он испытывал какое-то мрачное удовлетворение от ее страданий. Не обращая внимания на опасность спуска по узкой тропинке, он не снижал темп. И, проходя мимо куста сирени, отломил крепкую ветку.

Скрывая страх под напускной храбростью, она спросила вздрагивающим голосом:

– А это еще зачем? Для чего вам эта ветка, Филипп? Отвечайте! Уж не собрались ли вы меня выпороть? – Она опять попыталась вырваться, но после длинного пути вниз головой совершенно обессилела, и он легко удерживал ее одной рукой.

Филипп ничего не отвечал. Мерный скрип и шорох его сапог, когда они шли через луг, сменился хрустом гравия, когда он вышел на дорогу. По его шее струился пот. Слава богу, почти пришли. С каждым шагом живая ноша становилась все тяжелее. Когда они обогнули угол дома, идти стало сразу легче при виде экипажа, подготовленного и нагруженного, с озабоченной Мари, устроившейся позади кучера. Балтус негромко ржал, его поводья удерживал взволнованный конюх.

Филипп крикнул:

– Открывайте дверь. Кучер, пусти коня галопом, как только герцогиня окажется в экипаже. И гони вперед, не останавливаясь. Если она сбежит – ответишь головой.

Мари ухватилась за сиденье, когда кучер, подавляя ухмылку, приготовил свой кнут.

– Да, ваша милость. Понял, галопом, и полный вперед!

Анна-Мария возобновила борьбу всерьез.

– Нет! Вы не смеете! Прекратите, Филипп!

Филипп взобрался на ступеньку кареты и с силой швырнул ее на сиденье. Хлопнув дверцей, он хлестнул коня по крупу кнутом и крикнул:

– Пошел!

Сам же легко соскочил с рванувшейся повозки и вскочил на Балтуса. Он все еще держал в руке ветку сирени. Выбросить?

До Парижа еще три часа. Кто знает? Может статься, Анна-Мария заслужит еще и порку.

18

Всю дорогу до Парижа Энни не оглянулась на мужа, пока они не остановились у входа во дворец. Филипп, натянув узду, сдержал Балтуса возле экипажа и скомандовал:

– Выходите!

Мари, подчиняясь приказу, покорно подхватила свой узел и начала приподниматься, но застыла на полпути, видя, что ее госпожа и не думает шевелиться.

– Садись, Мари. – Не обращая внимания на лакея, который ждал, чтобы помочь ей выйти, она подалась вперед. – Мы едем в наш дом.

Филипп спокойно повторил:

– Я сказал, выходите, вы обе.

Энни не шелохнулась и вдруг почувствовала, как мягкие, увядшие листья сирени коснулись ее подбородка. Голос Филиппа прозвучал над ее ухом:

– Вы все так же упрямы и непокорны, Анна-Мария? Раз вы вновь не подчиняетесь, я, не колеблясь ни минуты, силой доставлю вас в салон принцессы, хоть вверх ногами.

Будь проклят этот мерзавец! Если он свалит ее, как мешок репы, прямо в гостиной Великой Мадемуазель, она станет посмешищем всего Парижа. Ярость и негодование вскипели с новой силой. Впрочем, выбора у нее нет. Она встала и сквозь стиснутые зубы ответила мужу:

– Вы вынуждаете меня. У меня связаны руки.

Филипп насупил брови, понимая злой намек ее слов. Она вышла из кареты с достоинством, которого совершенно не испытывала, и величественно направилась к открытой двери, даже не оглянувшись. Едва ее ноги коснулись порога, насмешливый голос Филиппа эхом отразился от мостовой:

– И вы не скажете, мадам, ни слова на прощание мужу, который отправляется на битву?

Она круто обернулась. Филипп выглядел на редкость привлекательно – верхом на лошади, такой франтоватый в своей форме, с лихой улыбкой на лице. Его явная обаятельность не могла изгладить из памяти его прошлое предательство. Теперь он отдает ее в руки соперницы. Если он ждет от нее благословения, она с удовольствием одарит его.