Читать книгу "Нур-ад-Дин и Мариам - Шахразада"

Еще несколько тревожных ударов сердца, и Нур-ад-Дин приподнялся над ней. Его возбужденная плоть трепетала у ее лона.

– Взгляни на меня, лучшая из женщин, моя мечта.

Она распахнула глаза, и в этот же миг неумолимое копье сладко пронзило ее.

Мариам громко охнула от неожиданности. Но Нур-ад-Дин проникал все глубже, казалось, не в силах насытиться. О да, себе лгать бессмысленно: она жаждет его безудержных и щедрых ласк, жаждет принять в себя, вобрать и поглотить. Откуда-то издалека до нее доносился его шепот: чувственные, бесстыдные, откровенные слова, которыми он описывал все, что с ним происходит, не уставал повторять, как это чудесно – заполнить ее собой, владеть безраздельно…

И Мариам, словно обезумев, отдалась на волю бурного потока. Но тут Нур-ад-Дин начал двигаться. С каждым выпадом он утверждал свою власть над ней. Мариам застонала, вцепившись ногтями в его плечи, оставляя на коже кровавые полосы.

Те же утонченные муки терзали и Нур-ад-Дина, забирая его в плен беспощадного желания. Он мечтал о ней, да. Но пытался и сдержаться, пытался быль ласковым, но не сойти с ума. Увы, она властвовала над ним. Ее глаза, ее совершенное тело и ее прекрасная, желанная душа.

Наслаждение росло и становилось почти невыносимым, пока не окутало их обоих головокружительным восторгом. Мариам пронзительно вскрикнула. Ее лоно сомкнулось вокруг его все еще возбужденной плоти, он уткнул ее лицом в свое мокрое от пота плечо, заглушив крики страсти. Каждая легкая судорога Мариам отзывалась в теле Нур-ад-Дина. Напрягшиеся мощные бедра развели ноги Мариам еще шире, и Нур-ад-Дин ворвался в нее в последний раз, прежде чем огненные струи страсти разлились по нему в бешеной, конвульсивной, неистовой, яростной буре. Задыхаясь, почти теряя сознание, он словно взорвался, извергая в нее хмельной напиток любви.

Когда все закончилось, Нур-ад-Дин долго прижимал к себе Мариам, овевая своим разгоряченным дыханием ее тело. Он был потрясен почти первобытным чувством обладания, завладевшим им, и потребностью снова и снова брать ее, не ощущая пресыщения. Он не мог понять сосущей, ноющей боли, побуждавшей его тянуться к той единственной, что только и достойна стать его женой…

Юноша поднял голову. Мариам лежала обессиленная и трепещущая. Ее глаза потемнели от пережитой страсти. Прекрасные волосы обрамляли бледное любимое лицо. Он сейчас раздавит ее своим весом!

Нур-ад-Дин пошевелился, пытаясь откатиться в сторону.

– Не оставляй меня, – умоляюще прошептала она, хватая его за плечо.

О нет, он больше не уйдет. Пусть он солгал самому себе, пусть нарушил клятву, и пустыми словами оказались его слова о том, что теперь женщины не существуют для него!

Как ему хорошо с ней! Если бы эти мгновения длились вечно…

Нур-ад-Дин глубоко дышал, наслаждаясь сладостным благоуханием ее кожи, прижимая губы к шелку волос. Он даже прикрыл глаза, перебирая в памяти моменты опьяняющего блаженства. Он обезумел от страсти, но и его малышка, его девочка превратилась в дикое, исполненное буйной страсти создание. Какая воистину поразительная разница между холодной отчужденностью и стонущей, мечущейся в его объятиях страстной женщиной!

Солнечные лучи заглядывали в окно и скользили по сплетенным телам.

Нарядный кафтан Нур-ад-Дина, торопливо сброшенный во дворе, напоминал, с чего же началось примирение, закончившееся столь бурно и нежно.

Макама двадцать седьмая

О, то утро было воистину удивительным не только для Нур-ад-Дина и Мариам, но и для их детей. Ибо Нур-ад-Дин-младший тоже провел бессонную ночь, размышляя, как он сможет жить дальше, навсегда отказавшись от Мариам-младшей. Как бы он ни клялся самому себе, каких бы слов о себе ни говорил, но по всему выходило, что без этой удивительной, доброй и умной девушки он жить не сможет. Постепенно мысли Нур-ад-Дина принимали совсем другое направление. Он вспоминал не упреки Мариам, а ее нежные руки, не злые глаза, а прекрасное тело.

– О нет, – простонал юноша под утро, – так дольше продолжаться не может. Я больше и дня не проживу, если сегодня же не поговорю с Мариам! И пусть решает, согласна ли она стать моей женой или мне придется на ней жениться!

О, все-таки сколь похожи мысли у родных людей!

Вот поэтому юный Нур-ад-Дин отправился с утра к своей любимой. Он был не вполне уверен в своих приказчиках и потому сначала все же обошел лавки. Все шло по накатанной колее, а значит, можно было на некоторое время перестать думать о деле и начать думать о душе. О душе и ее избраннице.

Нур-ад-Дин ступил на родную улицу в тот самый момент, когда платье Нур-ад-Дина-старшего мелькнуло в калитке его, Нур-ад-Дина-младшего, дома.

– Аллах всесильный! Выходит, почтенный дядя Нур-ад-Дин тоже больше не может ждать и дня! Какое счастье! Теперь моя матушка не будет печальна и одинока! А значит, могу быть спокойным за нее и я!

Тихо закрылась за Нур-ад-Дином-старшим калитка, и точно так же бесшумно распахнулась другая перед Нур-ад-Дином-младшим. Зрелище, представшее перед его глазами, могло пролиться бальзамом на душу любого.

Его любимая, его малышка Мариам старательно месила тесто, поглядывая на листочек, где, судя по всему, его добрая матушка записала несколько советов. Тяжелые черные косы девушки были в муке. В муке были и руки, и платье, и даже щека.

Нет, в целом свете не могло быть девушки желаннее этой! И потому Нур-ад-Дин, не тратя времени на слова, просто подошел и обнял любимую. Она на миг прижалась к нему. И лишь потом, вспомнив, что теперь это человек посторонний, резко отпрянула.

– Да воссияет же небосвод твоего счастья, о прекраснейшая из женщин мира!

– Уходи, незнакомец!

– Но разве я незнакомец? Посмотри на меня, это же я – Нур-ад-Дин, твой Нур-ад-Дин.

– Я не знаю никакого иного Нур-ад-Дина, кроме своего уважаемого отца! Не знаю и не хочу знать.

Душа Нур-ад-Дина пела – ибо он был рядом со своей любимой. Пусть она называет его незнакомцем, пусть гонит! Но он все равно вернется, вернее, он не уйдет. О, теперь, когда он узнал, что судьба его матери определилась, он готов стать ковриком у ног своей любимой, ее гребешком, о Аллах, даже засовом на двери! Готов быть кем угодно, но оставаться рядом с ней! Ибо только ее видит он, только ее слышит, только о ней беспокоится.

Но как же это ей доказать? Как выразить то, что давно жаждет душа?

– О красавица из красавиц, о умница из умниц! О солнце и луна моего мира! Посмотри! Перед тобой тот, кто думает о тебе денно и нощно, кто грезит лишь тобой!

Мариам и в самом деле оторвала глаза от теста и пристально посмотрела на юношу. Тот понял, что взял верный тон, и продолжил:

– Ты еще не знаешь меня… Но не бойся узнать – ибо и душа моя, и мысли, и деяния – все лишь для тебя!

Мариам молча усмехнулась. К счастью, в этой усмешке не было злости, не было гнева. Лишь печаль увидел Нур-ад-Дин. «О прекраснейшая, – подумал он. – Пусть я не знаю всех красивых слов, но я докажу тебе, что нет во всем мире иной женщины, которую я мечтал бы назвать своей…»