Читать книгу "Там, где два моря - Мария Песковская"

Как мы будем позиционировать Портупеева? Фирма с мировым именем, которую он представляет, – поставщик двора Его Величества. Сколько у них в городе «Величеств»? Один, два – и обчелся. Диссонанс налицо. Скромнее надо быть.

...Если к фаршированным шампиньонам добавить сливки, то все вместе станет похоже на жюльен. Шампиньоны складывались аппетитными горками прямо в белоснежные акриловые ванны. Сверху падали кружочки ананасов, тонко порезанный сервелат, салатик с крилем и вегетарианский салат.

Мысли о фаршированных шампиньонах привели Люсю к холодильнику.

Некоторое время она боролась с собой, пытаясь переключиться на величественные горшки, но шампиньоны победили. Ночная трапеза не тянула ни на поздний ужин, ни на ранний завтрак. «Какая распущенность!..» – сказала бы тетя Агнесса. В ассортименте были: вчерашний хлеб, подсохший сыр, майонез и одинокий огурец в банке.

«Бывали времена и получше», – подумала Люся, стряхивая крошки с пижамы, и припомнила совсем некстати, как славно сочеталось натуральное сухое «Ле Деньер» с жареной курочкой и группой «A-ha» при свечах. Но так тоже сойдет. Теперь ей наверняка удастся заснуть.

Круглые настенные часы показывали три с минутами...

«Один унитаз, два унитаза, три унитаза...»

А Портупеев – дурак.

Разве похож на дурака человек, который играет в Го ?

Бог его знает, на кого похож Портупеев. Какой-то он нетипичный.

Расставшись с предыдущей пассией, Портупеев отрастил волосы. На голове. Его девушка твердила ему, что мужчина должен быть всегда аккуратно подстрижен. Но «стрижка, брижка и уклажка» не входили в жизненную программу Портупеева на каждый день. Поэтому сначала он проигнорировал утомительное обрезание волос, а потом и собственно девушку. Наимоднейшие очечки с прямоугольными линзами и справный животик довершали и уравновешивали образ Портупеева.

Портупеев потянул за пуговицу на животе... Он давно не надевал этот костюм. Если застегнуть, будет морщить.

Надо новый костюм. Может быть, «Черутти»? Сейчас все носят «Черутти». Он был из тех мужчин, кому это важно. Он, как и Люся, тоже хотел быть «в картинке». Чаруйте меня! Чаруйте!

Люся иногда очень страдала оттого, что она не «в картинке». Ей хотелось бы примерить на себя все глянцевые журналы сразу. Она не видела в этом ничего дурного. Она, конечно, знала все имена наизусть, но что толку? Потрогать на ощупь она их не могла. То есть могла, конечно. Но зачем? У них большой город, хоть и за много тысяч километров от Третьяковского проезда. Только ей денег все равно бы не хватило.

Вот Лёше, например, это на фиг не надо. Я даже не извиняюсь. Стасу, может, и надо. Он пока не думал. Ему некогда. Его пока устраивает его бейсболка. И бабочка как концертный вариант. Нануке? Нанука тоже не знает. Пусть Лора решит.

А вообще, скоро японцы придумают третье измерение для игры в Го. И виртуальные унитазы. И все будут жить совершенно виртуально.

Бизнес целиком переместится в Интернет. И тогда Портупееву не надо будет глядеть на перхоть Финкельштейна. Костюмы будут не нужны. Да, но тогда он не будет видеть и Зинкину грудь! Правда, она и так все время ее прячет. И Люсины ноги будут встречаться ему гораздо реже. А эта ходит все больше в джинсах...

Неправильно оно.

...Теперь не спалось Лёше. Еще бы, белый день на дворе. Хоть и выходной. Тени от деревьев на снегу стали заметно короче. А снег перестал быть розовым.

Люся сонно прителепалась на кухню, недовольно поглядела на неправильные часы и заглянула в экран реанимированного ноутбука через Лёшино плечо.

Лёша читал с экрана и на жену не глядел. Все-таки он у нее трудоголик. Люся прищурилась. «Спиннинг согнулся в дугу. Резкие мощные удары по воде – и рыба устремляется поперек течения. Я действую грамотно. Наконец мой противник сдается. Когда рыба оказалась в садке...»

Все понятно. Пошла спать обратно.

Его рыбка вернулась в теплый невод. И досматривает сны о блестящей чешуе.

Файл 20.docПротиворечивая Бэлла

Чувство реальности приходило к Люсе обычно не с первыми лучами рассветного солнца, не с назойливым пиликаньем будильника и даже не с адским шумом от соседей сверху, решивших в который раз поменять батарею.

Реальность приобретала реально зримые очертания, когда Люся добавляла несколько диоптрий к возможностям своего зрения, слабого с детства. Попросту говоря, Люся надевала мягкие контактные линзы, и ее контакт с внешним миром обретал четкие формы.

Не то была Бэлла. Она тоже не отличалась остротой зрения хищной птицы, но при этом ничего не надевала. «Как она выходит на сцену?!» – недоумевала Люся.

Бэлла не просто не видела лиц, обводя зал блестящим и искренним взором. Она... не хотела их видеть.

Да, этот непостижимый обмен энергией, это приятное волнение, которое поднималось и кружило голову, словно пузырьки шампанского, перед каждым выходом на сцену – все это было... И в этом был высокий смысл. Но лицо вот этой дамы в четвертом ряду слева – нет!.. нет!!! Уберите! Сотрите! Убейте!

Наверное, Ван Гог, оставивший стертые овалы вместо лиц на некоторых бесценных своих полотнах, имел собственные соображения на этот счет. Забыл? Некогда было? А может, ему было скучно?..

Белке было страшно. А вдруг эта дама в четвертом ряду слева сегодня так же несчастна, как и она? Только ей ведь не надо петь. Вдруг она смотрит на Бэллу в ее блестящем платье печальными и злыми глазами? Нет, она не должна этого видеть. Она не успеет себя защитить. Она не успеет выпустить иголки.

«Будь собой!» – затвердили все вокруг, следуя негласному коду. А имели в виду свое, а как же иначе? «Будь звездой!» – звучал и резонировал в Бэлле папа. «Кыш под лавку!» – говорили в Белке мамочкины гены. Дитя двух противоречий, Вера росла застенчивой звездой, и чем громче звенел ее смех, тем больше ей хотелось спрятаться.

Но колесико вертелось, Белка бежала, распушив хвост, спрятаться не получалось.

Белка пела и плясала,

Словно заводна-я!

Все подметки оттоптала –

Шла домой боса-я!

Детская песенка крутилась в голове и не отставала. Невероятно! У нее партия со сложными фиоритурами, а тут – заводна-я! ...Плохо ей, плохо! Шла домой боса-я!

Чего они ждут от нее – там, в зале?.. Она ничего не может им дать. Она, конечно, выйдет на сцену. Она «включит автопилот», как учил ее папа. Но пианист не играет пальцами. А извлечение звуков посредством напряжения голосовых связок еще не есть пение. Разложили себя на бархатных креслах, закрывая одни благородные потертости другими, неблагородными, выплюнули деликатно жвачку и приготовили глаза и уши, чтобы внимать.

Вообще-то, выходя к людям в блестящем концертном платье, Бэлла наносила им минимальный ущерб. Зато теперь вы знаете, кому предъявить ваши счета. Это Стас Свенягин.