Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

– Чушь, – резюмировал Карнович,дослушав меня до конца. – Полная чушь. Так я, собственно, и предполагал.

 

О сне нечего было и думать. Я ходилвзад-вперед по коридору бельэтажа, ломая пальцы. Одновременно боялся, чторазбужу своим топтанием Георгия Александровича, и внутренне желал этого. Тогдаон спросил бы, что я здесь делаю в этот глухой час и почему на мне нет лица, ая рассказал бы его высочеству всё, как есть.

Но надежда была мелкой и недостойной. Послетого, что пережил сегодня великий князь, я не мог обрушивать на него еще и это.Поэтому ходить я перестал и сел на лестничной площадке.

На рассвете, когда робкие нити новорожденногосолнца пролегли от окна по зеркальному паркету, на лестнице раздались легкиешаги, и я увидел Ксению Георгиевну, кутавшуюся в легкую кружевную шаль.

– Афанасий, ты? – спросила она, нето чтобы не удивившись, а будто не придав особенного значения нашей встрече втакой необычный час.

Лицо у ее высочества было странное, никогдапрежде мною не виденное – словно бы совсем новое.

– Как невероятно всё, – сказалаКсения Георгиевна, садясь на ступеньку. – Жизнь такая странная. Ужасное ипрекрасное рядом. Я никогда не чувствовала себя такой несчастной и такойсчастливой. Я чудовище, да?

У ее высочества были распухшие глаза и губы.Ну, глаза – это от слез. А губы?

Я только поклонился, но ничего не ответил,хотя очень хорошо понял смысл ее слов. Если бы осмелился, то сказал бы: «Нет,ваше высочество, чудовище не вы, а Эраст Петрович Фандорин. Вы же всего лишьюная, неопытная девица».

– Спокойной ночи, ваше высочество, –в конце концов вымолвил я, хотя ночь уже кончилась, и отправился к себе.

Не раздеваясь сел в кресло и какое-то времятупо сидел, слушая, как щебечут утренние птицы, имена которых я не знал. Бытьможет, соловьи или какие-нибудь дрозды? Никогда не разбирался в подобных вещах.Слушал-слушал и не заметил, как уснул.

* * *

Мне приснилось, что я – электрическая лампа идолжен освещать залу, в которой кружатся вальсирующие пары. Сверху мне былоотлично видно сияние эполет, блеск алмазных диадем, золотые искорки намундирном шитье. Играла музыка, под высокими сводами перекатывалось эхомножества голосов, сливавшихся в неразличимый гул. И вдруг я заметил, какстолкнулись две пары. Потом еще и еще. Кто-то упал, кого-то подхватили на руки,но оркестр играл все быстрее и быстрее, и кружение танцующих ни на миг непрекращалось. Внезапно я понял, в чем дело – я плохо справляюсь со своейработой, мой свет слишком тускл, от этого и происходит беспорядок. Охваченныйпаникой, я напрягся, чтобы гореть ярче, но у меня ничего не получилось.Наоборот, в зале с каждой секундой делалось сумрачней. Прямо навстречу другдругу неслись, кружась, две блистательные пары – и не видели, что столкновениенеминуемо. Я не знал, кто это, но судя по тому, как почтительно расступиласьостальная публика, то были не обычные гости, а августейшие особы. Сделав надсобой неимоверное усилие, так что зазвенела тонкая стеклянная оболочка, я весьнапрягся – и свершилось чудо: я сам и весь мир вокруг наполнилисьослепительным, всеозаряющим светом. Острейшее блаженство этого волшебногомгновения заставило меня вострепетать, закричать от восторга – и проснуться.

Я открыл глаза и тут же зажмурился отярчайшего солнца, очевидно, только сию секунду достигшего моего лица.

Последние перекаты химерического восторганемедленно сменились испугом: судя по тому, как высоко в небе стоял сияющийдиск, время было позднее. Во всяком случае, час завтрака наверняка уже миновал.

Я охнул, вскочил на ноги и лишь теперьвспомнил, что все еще освобожден от хозяйственных обязанностей – ими временнозанимается Сомов. А затем, прислушавшись, обратил внимание на то, как тихо вдоме.

Ну да, разумеется. Все легли так поздно, что,судя по всему, никто еще не вставал.

Умывшись и освежив одежду, я прошел по службами убедился, что слуги во всяком случае не спят и стол к завтраку уже накрыт.

Вышел во двор проверить, готовы ли экипажи квыезду, а заодно завернул и в сад – нарвать тюльпанов для Ксении Георгиевны ианютиных глазок для мадемуазель Деклик.

На лужайке мне повстречался господин Фандорин.Вернее, я увидел его первым и безотчетно спрятался за дерево.

Эраст Петрович снял белую рубашку, сделалруками какие-то мудреные движения и вдруг, подпрыгнув, повис на нижней веткераскидистого клена. Немного покачался и стал выделывать нечто совершеннофантастическое: перелетать с ветки на ветку, ловко перебирая руками. Подобнымманером он совершил полный оборот вокруг клена и проделал ту же процедуру ещераз.

Я не мог оторвать глаз от его поджарого,мускулистого тела, испытывая жгучее, совершенно несвойственное мне чувствоклокочущей и бессильной ярости. О, если б я был колдуном, я немедленно превратилбы этого человека в какую-нибудь обезьяну – пусть тогда скакал бы себе подеревьям сколько захочет.

Сделав усилие, я отвернулся и заметил, как водном из окон первого этажа откинулась штора. Кажется, это была комната мистераКарра. Тут же я разглядел и самого англичанина. Он неотрывно смотрел нафандоринскую гимнастику: губа закушена, пальцы ласкающим движением гладятстекло, и выражение лица самое мечтательное.

 

День, начавшийся так поздно, тянулся смучительной неторопливостью. Я пробовал занять себя заботами по дому иподготовкой к грядущим приемам, раутам и церемониям, но вскоре отказался отвсех ответственных дел, ибо ими нужно заниматься всерьез и с полнойсосредоточенностью, а мои мысли были бесконечно далеки от обсуждения меню,полировки столового серебра и проветривания парадных мундиров и платий.

Мне так и не удалось перемолвиться словом смадемуазель, потому что с ней неотлучно находился Карнович. Всё что-товтолковывал ей по поводу очередной встречи с похитителями, а в два часапополудни гувернантку посадили в экипаж и увезли – я только видел со спины, какона, высоко подняв голову, спускается по ступеням крыльца. В руке сумочка, атам, надо полагать – Малый бриллиантовый букет, прекрасное произведение работылейб-ювелира Пфистера.