Читать книгу "Антарктида - Хосе-Мария Виллагра"

Донна Молина. Никогда, слышите, никогда больше не смотрите на меня! Даже не поворачивайте головы в мою сторону, полковник! (Смех.)

Архитектор. Смотрите, фрукты зацвели! (Показывает на корзину с фруктами, которая превратилась в вазу цветов.)

Полковник. То-то я чую, чем это так пахнет! Точно рота солдат прошла. (Смех.) Впрочем, кажется, есть и еще причина…

Появляется отец Донато. (Оживление в зрительном зале.) Отец Донато спокойно перешагивает через злополучный порог и останавливается посреди сцены. (Зал взрывается овациями.)

Донна Молина. Святой отец! Наконец-то! Я жду вас, как своего спасителя! (Зал вновь аплодирует.)

Отец Донато. Что? Что случилось, донна Молина? Чем вы так взволнованы? Здравствуйте, господа (кланяется) (Зал рукоплещет.)

Донна Молина. Умоляю вас, святой отец! Спасите меня от этих… крокодилов с их слезами. (Смех.)

Отец Донато. Да что случилось?

Донна Молина. Представьте себе, им вздумалось поговорить о любви! (Смех.)

Отец Донато. Отлично себе это представляю. (Хохот в зале. Кто-то из зрителей не может остановиться, повизгивая от смеха, и зал вновь взрывается весельем, а затем аплодисментами. Актеры вынуждены ждать, пока публика успокоится.) Наверное, доктор рассказывал о своей знаменитой теории?

Донна Молина (хватаясь за сердце). Этого еще не хватало!

(Смех.) Какая еще теория?

Отец Донато. О, это престранная теория!

Доктор. Лично я не нахожу в ней ничего странного. Более того, она мне кажется самым естественным взглядом на человеческую природу. В конце концов, есть вещи куда страннее. Разве не странно, например, что такой человек, как вы, читает нам проповеди? (Смех.) Я ведь помню вас в молодости. И вдруг — сутана, отдаленный приход в Андах. Разве это не странно?

Отец Донато. Доктор, вы совершенно правы насчет множества странных вещей в нашем мире. Собственно, я потому и принял сан, что мне все вокруг, даже самые обычные вещи, вдруг стало казаться странным. Причем если бы меня спросили, в чем именно состоит их странность, то я бы не нашелся, что ответить.

Доктор. Ну, например.

Отец Донато. Ну, например, что мы — люди.

Полковник. Что ж здесь странного? (Смех).

Отец Донато. На первый взгляд — ничего. А вот мне кажется странным, что мы называемся людьми. (Аплодисменты в зале.) А еще более странно то, что некоторые из этих людей считают себя мужчинами только потому, что носят штаны. (Вновь оживление и аплодисменты.)

Что делает нас мужчинами? Усы и шляпа? Собственно, кроме этого, в подтверждение своего мужества нам и предъявить нечего. (Аплодисменты.) Женщины — это святое! (кланяется донне Молине, аплодисменты). Но мужчины им, в сущности, не нужны. Мироздание вполне могло бы обойтись и без нас. Та роль, которую отвела нам, мужчинам, природа, настолько нелепа, что об этом и говорить смешно. (Аплодисменты.) И мы, мужчины, в глубине души это прекрасно осознаем. Поэтому нам все время приходится доказывать обратное. И чаще всего — силой, в той или иной форме, поскольку никаких разумных аргументов в свою пользу мы привести не в состоянии. (Аплодисменты.) Отсюда все эти безумства и нелепицы, из которых состоит наш мир. Мужчинам все время приходится что-то доказывать. И не столько даже женщинам, сколько самим себе. Собственно, я и стал священником для того, чтобы уклониться от необходимости что-либо доказывать на свой счет. Тем более это. (Аплодисменты.) Впрочем, я привел не совсем удачный пример, поскольку быть человеком в этом мире — это действительно странно. (Бурные аплодисменты.) Но мне странными казались и совсем обыденные вещи. Например, утром пью кофе и вдруг чувствую, как это странно: вкус кофе, и этот луч солнца, лежащий на столе, и моя рука с дымящейся чашкой в этом луче. Полноте, моя ли эта рука? Иногда я замирал посреди улицы, по которой проходил, быть может, в тысячный раз, и вдруг на меня, словно лавина, обрушивалось ощущение того, как все это странно: эта улица, эти дома, эти трещинки на асфальте, эти люди, их взгляды, их одежды, я сам, идущий среди этих людей по этой улице. Даже звон в ушах поднимался. Как это странно — быть! Я в тысячный раз являлся на службу и вдруг остро ощущал, как все это странно: и мой стол, и то, чем я занимался здесь, и все эти странные бумаги, указы и постановления. (Аплодисменты.) А пуще всего странно, что я — Я — служу всему этому, и вон тот человек с большим носом почему-то является моим начальником, и я обязан выполнять его странные распоряжения. Тогда-то я и стал задумываться о Другой Службе. А разве не странна вся эта странная обыденность нашей жизни, заставляющая забыть себя, со всеми этими бесчисленными романами, из которых, собственно, эта жизнь и состоит и которые поминутно завязываются между странными мужчинами и женщинами на службе или прямо на улице. Некоторые из этих романов так ничем внешне и не проявляются, и мы даже не отдаем в них себе отчета, но они обязательно завязываются между каждым и каждой где-то в глубине нашего странного, мерцающего сознания. Одни романы длятся не дольше мимолетного взгляда, которыми обмениваются мужчина и женщина, столкнувшись в дверях, а другие затягиваются на всю жизнь, отягчаясь множеством странных обстоятельств: любовью, семьей, имуществом, множеством других романов, которые ежеминутно завязываются между всеми и каждым. Разве все это не странно? Странно быть священником, говорите вы. А разве не странно не быть им?

(Аплодисменты, переходящие в бурные овации!) Повторяю, если вдуматься, странными в первую очередь окажутся именно самые естественные вещи на свете, включая вашу теорию, доктор.

Донна Молина. Так что же это за теория? Не томите же меня своими ужасными недомолвками.

Отец Донато. В недавнем номере „Антарктида медикал ревю“ доктор Уртадо опубликовал статью, в которой высказал одно неожиданное предположение. Доктор взял на себя смелость утверждать, что человек — несовершенен!

Донна Молина. Ах! (Смех.)

Отец Донато. Причем доктор Уртадо утверждает, что человек несовершенен не столько морально или умственно, а в первую очередь физически!

Донна Молина. Кошмар! (Смех.)

Отец Донато. И все проблемы человека, по мнению доктора, состоят в том, что у него есть один фундаментальный физический недостаток.

Донна Молина. Это правда, доктор? И в чем же этот физический недостаток состоит? (Смех.) Отвечайте же! Я требую отчета!

Доктор. Донна Молина, говоря о несовершенстве рода людского, я не имел в виду вас. Самим фактом своего существования вы делаете смешными любые теории. (Смех.)

Донна Молина. Продолжайте! (Смех.)

Доктор. Обобщив свой многолетней опыт практикующего врача, я пришел к выводу, что у человека, сколь ни совершенным существом он является в отдельных, выдающихся своих проявлениях (кланяется донне Молине, смех), отсутствует некий весьма важный орган, с помощью которого он, человек, оказался бы способен получить удовольствие особого рода, то самое блаженство, возможность которого все мы несомненно ощущаем и недостижимость которого сообщает оттенок мучительной неудовлетворенности всей нашей жизни.