Читать книгу "Королева двора - Лариса Райт"

– Что?

На нее смотрели глаза, полные даже не грусти, а тяжелой, давящей скорби:

– Я тебе уже битый час говорю о том, что у меня, возможно, наконец, будет постоянная работа.

– Ой, правда? Прости, пожалуйста. А где? Что за предложение? Когда собеседование? Что? Что ты на меня так смотришь? Так когда собеседование?

– Неважно. – Еще один кирпичик положен в стену отчуждения.

Дома под Дину подстраиваться не желали, а у нее просто не хватало сил, они заканчивались где-то между зеркалом и станком на бог знает каком по счету фуэте. Дина ждала понимания и сочувствия, а задумываться о простой истине – «чтобы получать, надо отдавать» – было некогда. И она была молода и наивна, чтобы понимать: беспрекословно тащить тяжкую ношу, не кляня судьбу и не вырываясь из оков, – женский удел. Мужчина – это рывок, трос, способный лопнуть от излишнего натяжения, а женщина – длинный прочный канат, от которого если и отрываются небольшие веревочки, то канва неизменно остается целой. Мужчина ищет способ выйти из предлагаемых обстоятельств, а женщина к ним приспосабливается. С этой точки зрения Дина была истиной женщиной. Приспосабливаться она умела. К холодным помещениям, к скупым на аплодисменты залам, к зависти менее талантливых коллег, к людской злобе, к пока едва намеченному, но такому манящему успеху. Лишь только к одному приспособиться не сумела, да и не попыталась даже: к грустнеющему взгляду живущего с ней рядом человека.

Она включила магнитофон и подошла к станку. Только вытянулась в струнку, только приготовилась к первому батману, как дверь распахнулась и в зал впорхнула костюмерша с парой пуантов в руках:

– Вот вы где! Я ленты переставила, как вы просили. Померить бы надо.

– Давай. – Дина взяла пуанты, внимательно ощупала их по давней привычке.

– С материалом все в порядке, я проверяла, – с обидой в голосе произнесла девушка.

– Я просто… – начала было Дина и умолкла. Стоит ли оправдываться перед девчонкой?

– Они холодные. Это не мои пуанты. Не мои! – Дина растерянно оглядывалась. Другие балерины лишь сочувственно переглядывались и разводили руками. Ни у одной во взгляде не читалось ни злорадства, ни какой-то вины. Но Дина была уверена: три пары разогретых пуантов, совершенно готовых к выходу на сцену, она лично положила в гримерной у шкафа. Но сейчас там оставалась всего одна туфля, вторую она держала в руках. Ленты на ней были розовые, в отличие от атласных белых, красовавшихся на ее пуантах, сама туфля была пыльная и старая, но самое главное – холодная. Надеть такие – страшный риск для балерины. Перелом ноги, и прощай сцена. Дина в панике выскочила из гримерной: – Мне поменяли пуанты! – перехватила спешащего куда-то балетмейстера.

– Не болтай ерунды! – отмахнулся он на бегу. – Переодевайся давай.

Его реакция была вполне объяснимой: если бы Дина являлась прима-балериной, то охотники сыграть с ней такую злую шутку могли бы найтись, но менять пуанты танцовщице кордебалета не пришло бы в голову даже самой хитрой и злой балерине. Ради чего? Дина только начала работать в Большом театре. Конечно, когда ее зачисляли, намекали на перспективу, но для появления конкуренток надо было хотя бы войти во второй состав. До тех пор некому и незачем строить ей козни.

Закусив от отчаяния губы и изо всех сил пытаясь не разрыдаться, Дина втиснула ноги в чужие туфли. Они были не только холодные, но и неудобные: жали с одной стороны, болтались с другой. Кое-как доковыляв до кулис, балерина заняла свое место на сцене и весь танец двигалась вполсилы, стараясь уберечь ноги от серьезной травмы и отчаянно умоляя неведомые высшие силы сделать так, чтобы ни режиссеру спектакля, ни старшему хореографу, ни ее непосредственному педагогу не пришло бы в голову прийти посмотреть эту часть балета. В этом случае позор оказался бы неминуем, а о месте не только в первом составе, но и в пятом можно было бы забыть навсегда. Обошлось. И начальство не появилось, и ноги уцелели, и даже пуанты обнаружились на том самом месте, где Дина их и оставляла. Стояли у шкафа и улыбались ехидно своими новенькими белыми лентами. Она никогда так и не узнала, кому и зачем могла понадобиться подобная фантасмагория, но вещи свои после этого случая без присмотра не оставляла. И тщательно проверяла каждый стежок, каждую пуговку костюма. Слишком высокой была цена, слишком большой ставка, слишком серьезной карта, для того чтобы бездумно раздавать соперницам козыри.

Теперь ее, конечно, оставляла равнодушной целая армия завистливых мстителей, которая едва ли могла серьезно навредить, разве что немного подпортить настроение оголтелым брюзжанием, да и только. Но привычка проверять все самой и никому не доверять без оглядки осталась неискоренимой. Дина удовлетворенно кивнула, ощупав пуанты, надела их, зашнуровала, прошлась по классу.

– Вроде неплохо, – сдержанно сообщила костюмерше.

– «Неплохо»?! Да замечательно же! Как влитые. – Девушка прислонилась к стене и удовлетворенно кивнула. Уходить она не собиралась.

«Что ж… и настроение в зале, и атмосферу могут создать и зрители».

Дина снова встала на мыски и поплыла по диагонали танцкласса, изгибая руки теми невообразимыми волнами гибкости, которые подвластны только высококлассной балерине. Одна диагональ, вторая, третья, и вот Дина уже не помнит ни о тусклом освещении, ни о никудышном паркете, ни о глухой акустике, ни о присутствии постороннего человека. Она перестала быть собой. Она больше не женщина, не Дина, не солистка балета. Она – сам танец, сама музыка, само движение. Она не Жизель, не Одиллия, не Одетта и не Джульетта. Она – все они вместе. И разве могут эти прекрасные героини что-то репетировать в старом, еще только ждущем реставрацию зале? Нет. Они могут только царить, парить, плыть величавыми павами во взмахах рук и ног, в поворотах и кружениях, в прыжках и взлетах той, чью душу они сейчас заполняют.

14

– Полным-полна коробочка, Вера Петровна. – Дежурная сестра стационара радушно распахнула перед Верой дверь и тут же нахмурилась, настороженно взглянув на ее попутчика: – Вы к кому?

– Это со мной, – на ходу объяснила Вера присутствие постороннего.

Присутствие кого-либо кроме «аккредитованного» персонала в стационаре считалось нежелательным. Ведь, несмотря на название, это подразделение клиники не было обычной больницей, где лечат хвори в ожидании свидания с родственниками, да и не все пациенты попадали сюда по собственной воле. Несмотря на первоклассное оборудование, новейшие приборы и достаточно дорогую мебель, по сути своей стационар являлся обычным вытрезвителем, и с «посетителями» здесь никто не сюсюкал. Конечно, все, что можно было приобрести в советском вытрезвителе – это пятнадцать суток. Капельниц там никто не ставил, а таблетками если и пичкали, так только подавляющими психику, а не лечащими неврозы и тем более желудок. Вежливостью там тоже не пахло, а единственное, чем могли побаловать вновь прибывшего в особо тяжелом состоянии, было пустое ведро, все еще пахнущее смесью грязной половой тряпки с чужой блевотиной. Ну а об отдельных палатах не то что разговаривать, мечтать никому не приходилось.