Читать книгу "Алжирские тайны - Роберт Ирвин"

Например, эта ее страсть к д’Артаньяну. Не сомневаюсь, что, читая эту книгу, она закрывала глаза на самую суть. Вооруженный аналитическим методом, основанным на правильной идеологии, я понимаю, кто такой д’Артаньян на самом деле — карьерист почти плебейского происхождения, в лучшем случае — равнодушный защитник короля, абсолютно безразличный к церкви и, в общем, довольно сочувственно относящийся к республиканизму Кромвеля. Разве не говорит д’Артаньян королю Франции: «Глас народа — глас Божий»? Этот тип был выскочкой и снобом. Будь это не так, разве переспал бы он с Миледи де Винтер? Прославившийся бакалейщик, живший на доходы от виноделия и земельной собственности. Но, сидя с книгой на коленях и с закрытыми глазами в душном, неумеренно благоухающем саду, Шанталь грезит и тоскует о некоем д’Артаньяне, который представляет собой такую же галлюцинацию, какой было бы появление у нее в саду лилового паука в полтора метра ростом. Д’Артаньян в ее глазах — герой, а капитан Филипп Руссель, бывший офицер Иностранного легиона, — главный злодей, но это не мешает любовной…

Возвращение Жаллу кладет долгожданный конец моему бесплодному хождению по комнате. Они с Нунурсом больше часа назад вышли прогуляться вокруг дома. Жаллу пребывает в бодром настроении. Он велит Сафие оставить нас одних. Ей не хочется вставать со стула, и ему приходится силой загонять ее в спальню. В конце концов, вздыхая, покачиваясь и тряся телесами, она удаляется, чтобы повалиться на свою кровать. Жаллу достает из кармана конверт:

— Совсем забыл. Мы нашли у вас в сумке пленку, и один из товарищей мне ее проявил.

Да, это она, Ивонна, распростертая, точно брошенная тряпичная кукла с высыпавшейся из головы набивкой. Хороший снимок. Я не пытаюсь скрыть своего удовлетворения, но Жаллу говорит:

— Она вам в матери годится.

— Моим землякам-французам свойственно ставить матерей и Францию выше социальной справедливости, и это я могу понять. Это не абстракции. Франция — это семья и любимые люди, дома, которые мы построили, и возделанная земля. Не спорю, все это весьма привлекательно. Однако понимать — еще не значит соглашаться. Социальная справедливость превыше всего. И никаких полумер. Как сказано у Ленина, «всегда следует стараться быть не менее радикальным, чем сама действительность».

— Разговаривать с вами — все равно что нажимать на кнопку магнитофона, — говорит Жаллу и дарит мне очередную обезоруживающую улыбку.

Я ничего не отвечаю, но при этом думаю, что, поскольку я прав, мне все равно, предсказуемы ли мои слова.

Жаллу снова кладет снимки в карман и продолжает:

— Нунурс скоро вернется. У нас с ним был разговор — разумеется, о вас и о вашей информации. Рад сообщить вам, товарищ, что наша ячейка готова принять участие в срыве заговора, организованного союзом Верцингеторикса, и в «устранении», — (это слово он произносит с удовольствием и иронией), — Шанталь. Мы очень рассчитываем на вашу помощь. Кроме того, мы будем просить о содействии и смежные ячейки, работающие в Алжире.

— Благодарю вас, Жаллу. Не хочу показаться невежливым, но разве не следует сначала согласовать все это с вашим командиром? Не знаю, как вы его называете и кто он такой, но в настоящее время это единственный полковник ФНО в городе Алжире. Когда я посылал ему свои донесения, он пользовался кодовым именем «Тугрил». Если мы будем действовать без санкции сверху, боюсь, никому из нас не миновать «кабильской улыбки».

— Об этом можете не беспокоиться, — говорит Жаллу. — «Тугрил» — это я.

И он нервно, виновато хихикает.

— Вы не можете быть «Тугрилом». Ячейкой руководит Нунурс.

— Ячейкой руководит Нунурс, а я руковожу Нунурсом, как, впрочем, и всеми ячейками в городе Алжире. К счастью, не все ячейки возглавляют такие люди, как Нунурс, иначе у меня было бы слишком много хлопот.

Жаллу очень молод. Не знаю, верить ему или нет. Полагаю, придется действовать так, словно он и вправду тот, за кого себя выдает. Это никак не проверишь. Однако Жаллу утверждает, что читал все мои донесения и счел их весьма полезными.

— А знаете, Нунурс действительно хотел вашей смерти, — говорит Жаллу. — Мы с ним гуляли и разговаривали, а сейчас я велел ему еще немного прогуляться и поостыть.

Я решаю рискнуть:

— Таким людям, бывшим мелким преступникам…

— Преступления Нунурса мелкими не назовешь.

— …бывшим преступникам нельзя доверять, по крайней мере как руководителям революционных кадров. Вот послушайте, что утверждал Энгельс: «Каждый руководитель рабочих, который использует этих негодяев в качестве охранников или рассчитывает на их поддержку, ведет себя как предатель рабочего движения». Ради вашего же блага советую вам от него избавиться.

Жаллу учтиво улыбается:

— Я смотрю, вы с ним явно что-то не поделили. А теперь послушайте вы: Энгельс не руководит столичной вилайей. Здесь распоряжаюсь я, а не Энгельс с Марксом. Мусульманин не убивает мусульманина. Так социальной справедливости не добьешься. Я указал Нунурсу на все ваши достоинства и велел ему относиться к вам по-дружески. Теперь то же самое я приказываю вам. Нунурс славный малый.

— Да этот тип просто клоун! Фигляр! В лучшем случае — цирковой силач!

Жаллу радостно смеется:

— И то правда! Трепач, каких мало! По этому поводу могу рассказать одну историю. Это произошло два года назад, когда я еще был не полковником, а всего лишь майором. Нунурс был членом одной из ячеек, во главе группы которых поставили меня. Мне приказали сформировать из них десантно-диверсионный отряд и с помощью этого отряда хорошенько напугать французов. Согласно плану, мы должны были взорвать большой газовый завод неподалеку от доков. Взрыв был бы и вправду страшный — если бы все получилось. Наверно, вы помните этот случай? Завод был слишком явной мишенью, а французы не настолько глупы, чтобы этого не понимать. Газгольдер постоянно находился под усиленной охраной вооруженных жандармов. Я планировал направить туда отряд с бомбой замедленного действия, оснащенной коротким запалом. Отряд должен был с боем пробиться к стальному корпусу газгольдера, установить бомбу и рассыпаться, но не удаляться при этом настолько, чтобы не суметь с помощью снайперского огня держать поодаль жандармов и пожарных. Затем моим людям следовало постараться поодиночке вернуться в штаб. Однако, инструктируя своих бойцов, я не пытался утаить от них вероятность того, что они являются членами команды смертников. Они выслушали меня очень внимательно. Потом, когда я закончил, поднялся Нунурс и потребовал поручить ему командование именно тем подразделением, которое должно было установить бомбу. Нунурс сказал, что будет стоять над устройством со своим «стеном», пока оно не взорвется, а если взрыва не произойдет, приведет бомбу в действие зубами. Он колотил себя в грудь, как Тарзан. Честное слово! (Тут не обошлось без влияния Сафии. Она прямо помешалась на Тарзане. Постоянно читает комиксы.) Короче, Нунурс бил себя в грудь, во все горло хвастался, что он самый крутой бандит в городе Алжире, обещал поубивать кучу жандармов и все такое прочее. Все почтительно уставились на него. Но я присматривался к другому члену группы, не такому неугомонному, как Нунурс. Это был красильщик с кожевенного завода. Красильщик негромко сказал, что он, конечно, боится идти на задание, но собирается просто выполнить свой долг. Опыт у него небольшой, но свой долг он выполнит. Дальше рассказывать, в общем-то, почти нечего. В назначенный день я поставил Нунурса во главе того подразделения отряда, которое должно было установить бомбу. Не сделай я этого, он расколол бы мне голову, как кокос, но в ту же команду я включил и скромного молодого красильщика, который боялся признаться в том, что боится. Когда стемнело, товарищи направились к докам. Прощаясь с ними, я не мог сдержать слез. У них ничего не вышло. Подробности совершенно неинтересны. Добравшись до доков, товарищи заблудились, свернули с дороги, ведущей к газовому заводу, и оказались в тупике. Их заметил жандарм. К тому же в нашей системе безопасности, вероятно, произошла утечка информации, поскольку в ту ночь доки кишели и жандармами, и кадровыми военными. В этом коротком глухом переулке товарищи угодили в западню. И что же происходит? Нунурс подкладывает бомбу под стену в конце переулка и поджигает запал, а все ведут непрерывный огонь по солдатам и полицейским. Бомба взрывается. При взрыве двое товарищей получают ранения, а один погибает. Но те, кто в состоянии ходить, уходят сквозь стену, пока Нунурс прикрывает их отход, отстреливаясь и то и дело испуская свой тарзаний вопль. В результате у него кончаются патроны, и ему приходится добивать одного солдата прикладом. Потом Нунурс удирает. Удивительно, что ему удалось спастись, ведь он нес на себе еще одного человека, того молодого красильщика, который был слишком напуган, чтобы идти самостоятельно, причем ноша была не из приятных, поскольку красильщик наложил в штаны. В ту же ночь мы казнили красильщика за трусость в бою.