Читать книгу "Ледяное озеро - Элизабет Эдмондсон"

Очевидно, что Ева, вбежавшая в библиотеку вслед за дочерью, не имеет оснований беспокоиться насчет какой-то более тесной и неподобающей привязанности со стороны своего мужа. А Хэл полагал, что его невестка достаточно проницательна, чтобы немедленно заметить подобную тенденцию, если бы таковая имела место. Вряд ли Ева носила повязку на острых и наблюдательных глазах.

Рот Розалинд сложился в улыбку, став больше похожим на розовый бутон, чем на куриную гузку. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Питера в щеку.

— Здравствуй, папа Питер, ты по мне скучал?

Папа Питер? Хэл обменялся взглядами с Роджером, на лице которого появилось предназначенное для суда выражение глубочайшего неодобрения и преувеличенного недовольства.

— Розалинд, дорогая, иди и познакомься со своим новым дядей. Это — Хэл.

Хэл с высоты своего роста оценивающе посмотрел на вновь обретенную племянницу. Там, безусловно, было на что посмотреть, но даже отдаленно она не походила на тот тип женщины, с которой он предпочел бы провести время, и не потому, что очень молода, а просто не в его вкусе.

После первого изумленного взгляда она принялась беззастенчиво строить ему глазки.

— Вы совсем не похожи на папу Питера, и на дядю Роджера тоже.

Его позабавило, что она не умеет правильно произносить звук «р». Она говорила что-то вроде «дядя Воджер». Тот же, после краткого приветствия, нацелился улизнуть. Это означало, что с бизнесом на сегодня покончено и он, Хэл, тоже может ускользнуть.

Ева положила руку ему на плечо. Рука легкая, но хватка крепкая.

— Вы не должны убегать, Хэл, в тот момент, когда познакомились со своей новой племянницей.

Хэл хотел заметить, что сводная племянница не является настоящей родственницей, но увидел вспышку в глазах Евы. Все, что угодно, ради спокойной жизни! Проклятие, но почему эта чертова женщина заставляет его чувствовать себя гостем в родном доме? И почему он мирится с этим, почему не скажет: «Извините, Ева, у меня есть другие дела»?

Поступить так означало бы разозлить Питера, а Хэл не желал дразнить его. Кроме того, ему хотелось приглядеться к Розалинд: когда она вошла в библиотеку, он в очередной раз испытал смутное ощущение чего-то знакомого. Уж не страдает ли он от какой-то умственной аномалии, вызванной слепящей белизной снега или шоком от приезда домой? Почему склонен наделять каждого незнакомца чертами кого-то виденного прежде?

Хэл посмеялся над собой, сообщил, что останется на ленч, и направился в утреннюю комнату[33], где позвонил горничной и попросил чашку крепкого кофе.

Горничная посмотрела на него с сомнением. Миссис Гриндли особенно обстоятельна в отношении того, как следует готовить кофе, она велела использовать на кухне специальную мерку для отмеривания кофейных зерен, которую нельзя превышать.

Хорошо, тогда примените эту мерку, но возьмите только половину — нет, треть! — обычного количества воды; он уверен, что это не вызовет проблем на кухне.

Скорее улыбка Хэла, чем аргументация вызвала у горничной сдержанный смешок, а позднее она подала кофейник какого-то напитка, уже больше похожего на кофе. Но Хэлу не удалось спокойно им насладиться. В утреннюю комнату, где с газетой укрылся он, крадучись забрел Роджер и потянул носом воздух.

— Пахнет хорошо. Не возражаешь, если я позвоню и попрошу еще чашечку? Пойло, которое нам только что подавали, было малопригодным.

Роджер не был расположен к беседе, и братья сидели, погруженные в молчаливое общение, присущее английской семейной традиции, пока не раздался гонг, созывающий к ленчу.

Анджела приветливо махнула Хэлу, приглашая занять место рядом с ней.

— Что ты думаешь об этой молодой леди? — спросила она вполголоса.

— Я воздержусь от оценки.

Она бросила на него насмешливый взгляд.

— Едва ли требуются какие-либо слова. Мне так жаль Урсулу.

У самой Урсулы на лице было выражение смирения, в то время как Ева поощряла Розалинд рассказать присутствующим о своих успехах в Мюнхене.

— Наверное, у нее случился роман с учителем фехтования, — пробормотала Сеси в платок.

Урсула хихикнула и одобрительно толкнула кузину ногой под столом.

Питер пребывал в необычайно благостном расположении духа, Ева — в торжествующем, Розалинд была разговорчива, остальные — мрачны и угрюмы.

Хэл ел тушеное мясо и вспоминал, где видел Розалинд. На Юстонском вокзале в Лондоне, где он садился в поезд, отходящий на север. Она привлекла его внимание, потому что выглядела такой юной, что ей полагалось бы иметь мать, няню или гувернантку, которая сопровождала бы ее. Интересно, у английских девушек по-прежнему гувернантки или их всех отправляют в школу-интернат, как Урсулу? Но та юная леди была слишком элегантна для школьницы. Особенно в той маленькой шляпке. Впрочем, как он заметил, шляпка имела особое назначение: вскоре девушка дернула вниз вуаль и превратилась в таинственную даму, путешествующую инкогнито.

Эта самая женщина-загадка сошла с поезда раньше Хэла. Он видел, как она вышла в коридор, когда поезд подъезжал к Престону — вот уж удивительное место, совсем не подходящее для дамы под вуалью! — и с маленьким чемоданчиком в руке заспешила к дверям вагона.

И вот она здесь, болтает, и из ее слов можно заключить, что она села вчера вечером в лондонский спальный вагон и утром прибыла в Лоуфелл. Хэл заинтересовался. Создалось впечатление, что по возвращении из Германии она гостила у друзей в Лондоне. Судя по тому, с какой гордостью и значительностью Ева произносила имена этих друзей, было ясно, что семья занимает высокое положение. Хэл об этом семействе никогда не слышал.

У него были свои собственные, вполне резонные соображения относительно того, чем может заниматься семнадцатилетняя девушка вдали от дома, когда делает вид, что находится в одном месте, а сама едет в другое. И такого бы Ева, а тем более Питер отнюдь не одобрили. Они ужаснулись бы. Однако моральный облик Розалинд Хэла не касается, и какой фокус выкинуло это воплощенное совершенство — не его дело. Впрочем, он мог бы пустить это знание в ход, чтобы ее приструнить, если по отношению к Урсуле она продолжит вести себя так же снисходительно и покровительственно.

— Как, неужели ты этого не знаешь, Урсула, дорогая? — говорила в тот момент Розалинд.

— Нет, не знаю. Я никогда не бывала за границей. Можешь сколько угодно распространяться, как иностранцы любят то и не любят се. Меня это мало волнует.

«Молодец, девчонка!» — мысленно воскликнул Хэл, а Урсула зарылась ложкой в пудинг.

Глава двадцатая

После ленча Урсула удалилась, чтобы занести в свой дневник яростный пассаж: