Читать книгу "Легкое дыхание - Иван Бунин"

Но даже попытки злиться не удавались мне. Я ходил на службу,и тоска, боль дурманили мне голову. А тут еще Елена! Она одинока, измученабеганьем по урокам, бросила семью и живет впроголодь; но зато у нее есть цели инадежды, мечты о курсах, о науке, о работе для общества. У меня нет поканикаких целей, и вольно же ей было мечтать увлечь и меня за собою! Всегдарезко-бодрая, она изменилась за последнее время. То грустно-ласкова со мной, тохмурится, точно ей больно. А когда я заявил ей третьего дня о своем отъезде,она вспыхнула, взглянула на меня изумленными глазами, потом неловко и кроткоулыбнулась и, едва выговорив: «До свидания», — ушла… Я рассеянно посмотрелей вслед.

Но вот эти сумерки наступили, и я очнулся. Я минута заминутой пережил в воображении все, что должно происходить в церкви, и жгучая злоба,ревность разрывали мне сердце. Я плакал и кого-то умолял сжалиться надо мною…Если бы вошла она в эту минуту! Я обезумел бы от счастья, целовал бы ее ноги!Иногда я порывался бежать к ней и у нее искать спасения от моей скорби. Ноона-то и мучила меня. Выхода не было, и я метался по своей комнате… Потомострая боль стала замирать. Совсем стемнело; затихающий гул соборного колоколамедленно и ровно раскачивался над городом. Я знал, что все уже кончилось там, вцеркви. Острую боль заменила тупая, скучная, и я крепко заснул.

Вот опять день, но мне теперь легче. То, что снилось, такстранно слилось со всем пережитым за последнее время. Надо встать, собраться икуда-нибудь уехать…

II

Я долго мылся холодной водой, потом, не спеша, сталодеваться, что-то обдумывая. За стеной малороссийской скороговоркой ругалакухарку хозяйка. Мимо окна мягко прокатил по немощеной мостовой извозчик; стучасапогами по деревянному тротуару, прошли два семинариста. Мне бы тоже давнопора идти — на службу, но я уже давно бросил думать о службе.

— Вы ж, панычу, справди уедете сегодня? — спросилаОдарка, входя в комнату с кипящим самоваром в руках.

— Что? — машинально проговорил я и, помню, долгоглядел на нее без ответа. «Да, — думал я, — Зина уедет сегодня смужем в Крым. Значит, мне тоже надо уехать отсюда».

— Непременно уеду, — ответил я твердо. —Непременно.

И, как только Одарка скрылась, заварил чаю и несколько разпрошелся из угла в угол, оглядывая, с чего начать сборы в дорогу. Но вдругдверь снова распахнулась: почтальон!

Я быстро схватил письмо — и мгновенно разочаровался.«Пожалуйста, не уходи никуда завтра. Мне нужно серьезно поговорить с тобой.Елена». «Какое бабье письмо!» — подумал я со злобой. Не уходи, серьезнопоговорить! Что я могу сказать ей? Взволнованный, я кинул письмо на стол иопустился в кресло.

День облачный, ветреный — стоит уже конец сентября, — иветер проносит по улице пыль и листья. В открытую форточку долетает тревожныйшум тополей. Улица, где я так однообразно провел почти два года, безлюдная,тихая и вся в деревьях. Деревья на бульваре и около тротуаров — старые иразвесистые. Теперь они шумят сухой листвою; ветер гонит облака пыли и качаетих из стороны в сторону… А пять месяцев тому назад, в теплые апрельские дни,они кудрявились нежной, мелкой зеленью, голубое небо сияло между их вершинами,и я бродил под ними по мягкой, влажной земле, чему-то радуясь!

Пять месяцев… И мне хочется твердо и определенно сказатьсебе, что я очень глупо провел эти пять месяцев. Убедить себя в этом мне темлегче, что я не только не люблю Зины теперь, но даже со стыдом вспоминаю все,что говорил ей.

В марте образовался у нас «музыкально-драматический кружок»,и я сам написал об этом событии корреспонденцию в «Летопись Юга».Корреспонденции увеличивают мое жалованье в земской управе рублей на восемь, надесять в месяц, и я аккуратно сообщаю в «Летопись» обо всех выдающихсягородских событиях. С кривой улыбкой я пишу газетным жаргоном о положениинародной столовой и чайной, о полковых праздниках и дамском благотворительномкружке, о доме трудолюбия, где бедные старики и старухи, измученные иобездоленные жизнью, обречены под конец этой жизни выполнять идиотскую работу —трепать, например, мочало… Пишу о том, что сельскохозяйственное общество«заслушало» и «передало в комиссию» чрезвычайно любопытный доклад подзаглавием: «К вопросу об урегулировании свиноводства», и тут же добавляю, что«нельзя не отметить и другого отрадного факта: в среде местного интеллигентногообщества, по инициативе супруги начальника губернии, возникла благая мысльорганизовать в нашем богоспасаемом городке кружок с целью проведения в жизнь идоставления публике здоровых и разумных развлечений…». С той же улыбкой яотправился и в дворянский клуб, на один из вечеров «кружка», в качествескрипача, участвующего в концерте.

Утомленный однообразной зимней жизнью — службой, обедами вкухмистерской и скучными вечерами в своей студенческой комнатке, где всегдапахнет дешевым глицериновым мылом и где вся мебель состоит из стола, кровати,двух-трех стульев и плетеной корзины, — я был возбужден клубом. Я былдоволен, что меня знакомят с семьями вице-губернатора и председателя суда, счиновниками особых поручений и с богатым молодым помещиком Вечесловым, которыйтак хорошо играет в любительских спектаклях… Все они такие свежие, бодрые, ивсе хотят незаметно обласкать тебя… В клубе — светло, просторно, зеркала,бархатная мебель, пахнет дорогим табаком, и оживленно идет говор. А главное, яне чувствую себя лишним на этот раз: я сыграл, как настоящий скрипач, одну вещьгрустную, нежную, похожую на колыбельную песенку, а другую — бойкую, в темпемазурки, с резкими ударами смычка, — исполнил все, что полагается, и былодобрен… Вот тут-то и состоялось мое знакомство с Соймоновыми.

Все они мне понравились: и сам доктор, пожилой человек,похожий на помещика, с одышкой, и его жена, болтливая, молодящаяся дама, и еепадчерица, Зина, высокая девушка с темно-синими глазами и длинными ресницами.

— Зиночка, матушка! Что это ты сидишь такаясонная? — сказал Александр Данилыч, подводя меня к дочери. — Я воттебе еще жениха привел. Сергей Николаевич Ветвицкий.

— Ну, садитесь и рассказывайте, — проговорилаЗина. Она улыбнулась и подняла ресницы, но только на мгновение перевела глазана меня, а потом снова стала равнодушно глядеть в сторону, сидя прямо имашинально играя веером.

Я спросил:

— С чего начать прикажете?

— В качестве жениха — с того, кто вы такой, откуда?«Имя, родина, родные?»

— Зовусь Магометом я, — сказал я с шутливойгрустью.

— Полюбив, мы умираем? — добавила Зина.

Потом пристально и задумчиво посмотрела на меня.

— Вы не декадент? — спросила она.

— Почему? — ответил я, невольно смущаясь от еевзгляда.

— Да так… про вас ходят слухи, что вы нелюдим, гордец…потом у вас такое лицо…

— Какое? — спросил я живо.

— Больное, — ответила Зина, подумав. — Выбольны?