Читать книгу "Профессор по вызову - Лючия фон Беренготт"

Птичкиной заблестели слезами. Ей явно было несмешно.

— Но ты ведь пришел… как раз, когда они позвонили… в ту самую минуту! Он… я… ты…

Забросав его местоимениями, Птичкина вдруг сорвалась с кровати и кинулась в ванную комнату. Захлопнула дверь раньше, чем он успел повернуть в обратную сторону голову и провернула в замке ключом. И тут же он услышал ее глухие, истерические рыдания — явно в какое-то полотенце.

Чёрт! Не надо было так над ней смеяться. Над собой бы лучше посмеялся — вёл себя с ней как полный идиот, как мальчишка на эмоциях…

Багинский посерьёзнел. Нет. Не как мальчишка. Как подлец. Как законченный и полноценный мерзавец, да еще и с признаками пассивной агрессии.

Уверился в том, что девушка, отдавшая ему девственность — зашитая шлюха, подстилка Шапошникова. Возненавидел ее за то, что сам же в нее и влюбился. Позже — когда понял, что она еще и талантлива, придумал подлую и низкую месть, питающую его покоробленное эго. А теперь, когда всё открылось — хохочет над ее ошибками, вместо того, чтобы валяться у нее в ногах и просить прощения.

Багинский всегда старался быть честным с собой — хотя бы потому, что умел анализировать себя лучше любого психолога. Попробуй тут пообманывайся, когда любой тайный мотив машинально тащится на поверхность из подсознания под нещадные лучи собственного интеллекта.

Вот и тут, как бы он ни хотел продолжать держать Птичкину в своих сексуальных игрушках, не смог больше найти этому морального оправдания. Да, он не знал, что она не шлюха, и это хоть как-то умаляет его вину перед ней. Но ведь теперь знает? Понимает даже, зачем она устроила ему вчера это представление, издевательски подтверждая, как использовала его и как играла с ним во влюбленную.

— Ты хотела сделать мне больно, правда? — спросил он по направлению к закрытой двери ванной. — Вчера, когда врала мне… ты специально это делала? Чтобы я почувствовал себя также плохо, как и ты?

Рыдания за дверью прекратились, но перегородка была настолько тонкой, что он слышал, как девушка тяжело дышит, вероятно собираясь с силами для ответа.

— Если так, то… у тебя получилось, — спустя минуту продолжил Багинский — всё также, в закрытую дверь. — Я действительно почувствовал себя отвратительно — как использованный презерватив. Что удивительно — я ведь уже знал до этого, что ты… от Шапошникова, но надеялся в глубине души, что ошибался. Очень надеялся, что всё это какая-то жестокая, невероятная ошибка… Без конца анализировал, прокручивал у себя в голове варианты, как ты можешь оказаться «не такой»… Предположил даже, что Шапошников заставил тебя переспать со мной — возможно шантажом или еще чем… А потом… потом ты взяла и сама во всем призналась. И я почувствовал себя так плохо, словно умер внутри… Видеть тебя больше не мог. И не видеть тоже… Прости меня, Птичкина, а? Я вёл себя, как полный кретин.

Он не знал, что еще сказать — и так уже перешел все мыслимые границы своего раздутого женским вниманием достоинства. Если ей надо больше — вряд ли у него хватит на это моральных сил.

Время шло, и когда Багинский уже перестал надеяться… замок в двери с громким щелчком провернулся обратно.

Это приглашение — понял он. Маленький шажок к нему навстречу.

Ну что ж… тогда и он шагнет — в буквальном смысле этого слова. Подхватившись, Максим пересек в несколько шагов спальню, рванул на себя незапертую дверь ванной комнаты… и, не удержавшись, громко охнул. И сразу же, мгновенно вспотел от захлестнувшего его животного возбуждения.

В одних лишь тонких трусиках и лифчике, опершись коленом о ванну, Птичкина сосредоточенно заклеивала ранку на руке новым пластырем, явно взятым из аптечки, которую она нашла в настенном шкафу. Сброшенный гостиничный халат лежал у ее ног, словно белоснежная пена в ногах у Афродиты.

Медленно, смакуя каждый сантиметр, Багинский опустил взгляд к этому недостойному обрамлению прекрасного женского тела… и поднял глаза снова, останавливаясь на идеально округлой попе, которую вчера успел и осмотреть, и пощупать.

— Я думал, ты здесь плачешь… — хриплым голосом произнес, не отводя взгляд, словно обращался к попе, а не к ее хозяйке.

Птичкина ойкнула, вероятно неловко прикоснувшись к ранке, и попа деликатно вздрогнула, напоминая Багинскому о нескольких весьма приятных минутах, проведенных с ней наедине.

— Я и плакала… — хмуро ответила девушка, выпрямляясь и лишая его прекрасной картины. Пришлось поднять взгляд и посмотреть ей в глаза — суровые и обиженные одновременно. — Но человеку либо больно, либо грустно, вместе не бывает. Поэтому я тебя и впустила — мне стало больно, и я перестала хотеть тебя убить.

Стараясь не думать о том, что сейчас хочется ему, Багинский медленно кивнул.

— Понимаю… Так ты меня простишь?

К его удивлению, Птичкина вдруг отвела взгляд и принялась кусать губы — так, как бывает, когда не могут решиться что-то сказать. Или что-то скрывают.

— Прощу, если… выполнишь одну мою просьбу, — наконец выдала она, снова вперив в него взгляд.

— Любую! — тут же отреагировал он и сощурил глаза, кое-что вспомнив. — Эта та же просьба, которую я проиграл в нашу с тобой игру позавчера? Или другая?

Птичкина покраснела.

— Другая. Поклянись, что выполнишь…

— Клянусь. Если это в принципе выполнимо. Так, а что же с первой просьбой? Сдается мне, она интереснее, чем вторая…

Уже начав подкрадываться к девушке, он заметил, как грудь ее колыхается под тонким лифчиком, словно ей стало трудно дышать. Так и есть! Это была просьба сугубо сексуального характера! От возбуждения Багинский уже чуть не прыгал…

— Это была просьба к эскортнику и стриптизеру, а не к профессору антропологии! — выпалила Птичкина, уже вся пунцовая. — И сейчас на это все равно нет времени! У меня есть дела! Важные… Стоп! Ближе не подходи!

Уже предвкушая, какой бархатной будет ее кожа на ощупь, Багинский немедленно остановился. Ещё не хватало сейчас спугнуть ее!

Нет, с такими надо хитростью, а не напором. И он решил еще раз обхитрить ее — примерно так, как уже пытался в их занимательной игре позавчера. Только в прошлый раз всё это было именно игрой, а тут он чувствовал, всем своим нутром чувствовал, что вторая просьба для нее важная — и ради нее Птичкина пойдет на многое.

— В общем… давай так, Марго… — предложил он самым благодушным голосом, на какой только был способен. — Ты меня прощаешь, я выполняю твою вторую просьбу… но только после того, как ты рассказываешь мне о первой. И если она мне