Читать книгу "Моя жизнь в руинах - Карина Хэлли"

Сова меня заметила.

Взлетела.

Вот черт.

Она действительно сейчас приземлится мне на руку.

Не могу назвать себя слабачкой, да и руки у меня довольно крепкие, но мне стало страшно, что сейчас эта огромная, мать ее, птица со своим огромным, мать его, клювом и такими же огромными когтями плюхнется мне на руку и сломает ее.

В последний момент я подперла вытянутую руку второй рукой и постаралась сдержаться, чтобы не закричать.

Сова приземлилась на перчатку и принялась клевать курицу.

От тяжести ее тела я немного покачнулась, но рука осталась недвижимой даже без поддержки.

Я просто идиотка – совсем забыла, что кости у птиц пустые внутри и поэтому они весят не очень много, иначе не смогли бы летать.

Внутри меня все трепетало, а когда сова посмотрела мне прямо в глаза, практически заглянула в душу, я запаниковала.

Я схватила кожаный поводок, который свешивался с ее лапок, и крепко зажала его в руке. Затем очень осторожно и предельно внимательно двинулась назад к Подригу и клеткам («Подриг и клетки» – неплохое название для музыкальной группы).

Я поместила сову в клетку, где она сразу взлетела на жердочку, затем быстро закрыла дверцу и облегченно выдохнула, так как всю обратную дорогу почти не дышала.

Я села на землю рядом с Подригом, не обращая внимания на покрытую снегом траву.

– Привет, – мягко сказала я ему. – Все в порядке. У меня получилось.

Я взяла его за руку, крепко сжав.

– Все хорошо. Хутер МакГэвин вернулся на свое место. С ним все хорошо. Он в безопасности. Ты тоже в безопасности… но у тебя не все хорошо, ведь так?

Он глубоко вдохнул и открыл глаза. Его взгляд прояснился – и в нем читалось смущение.

– Прости меня, – прошептал он. – Мне так жаль.

– Простить за что?

– За то, что повел себя как слизняк.

– Это какая-то ваша поговорка?

– Я облажался. А не должен был. Я не понимаю, что произошло.

– Произошло то, что ты упал.

– Я знаю. Я просто… потерял равновесие. Наверное, земля здесь неровная, – произнес он, рассматривая землю, словно пытаясь найти то, чего здесь не было, и мы оба это знали.

– Ты очень расстроился из-за того, что сова улетела, – осторожно сказала я.

«Да это было похоже на нервный срыв!»

Он кивнул и облизнул губы.

– Да, я знаю. Извини.

– Хочешь мне об этом рассказать?

Он некоторое время смотрел на меня, словно пытался определить, может ли мне довериться. Я надеялась, он поймет, что может, но, с другой стороны, нас не объединяло ничего настоящего, лишь только выдуманная нами самими история.

– После того как умерла мама, а затем сестра, – откашлявшись, тихо произнес он, – мы с отцом отдалились друг от друга. Я думаю, в то время мы стали врагами. Бабушка тогда жила в другом месте, и ей пришлось переехать к нам, просто чтобы в доме воцарился мир. Он постоянно выпивал, вел себя очень жестко. Говорил мне такие вещи… Обвинял меня в их смерти. Говорил, что лучше бы у него была дочь, а не сын. Разное говорил. А когда тебе шестнадцать, ты все принимаешь близко к сердцу.

– И не только в шестнадцать, – сказала я.

– Возможно. В то время у нас была другая сова, похожая на МакГэвина. Сову звали Джаспер. Всю свою любовь и энергию отец направил на эту птицу, для меня же ничего не осталось, а я так в нем нуждался, понимаешь? Мне не нужна была птица. Мне нужен был он. Я потерял мать и нуждался в нем, а он больше никогда меня не любил. И вот… Однажды ночью я пришел сюда, открыл клетку и выпустил сову на волю. Совы по ночам не спят – я знал, что эта сова больше никогда не вернется.

Он сделал глубокий вдох. Всем своим видом он выражал стыд и чувство вины.

– На следующее утро отец пришел сюда, чтобы покормить сову, и обнаружил, что птица исчезла. Было очевидно, что кто-то выпустил Джаспера. Я сознался до того, как у него появились какие-либо доказательства. Я сказал ему, что очень рад, что его глупая птица улетела и теперь ему, так же как и мне, больше некого любить. Это было… отвратительно. Я до сих пор вспоминаю об этом с содроганием. Разлад между мной и отцом начался после смерти мамы и сестры, но после того случая между нами образовалась пропасть. После того дня, когда я выпустил сову, мы больше не были прежними.

Да уж. Тяжелая история. Ничего удивительного, что их отношения такие напряженные. Вчера вечером было такое ощущение, что все боятся сказать лишнее слово и ходят вокруг них на цыпочках.

Все, кроме меня. Я лезла куда не следует, не понимая, как обстоят дела, ничего не зная о том, что произошло с его матерью, и даже не подозревая, что у него была сестра.

– Мне действительно очень жаль, – сказала я мягко, глядя в его темные глаза, в которых читалось смятение. – Это объясняет, почему тебе так важно быть здесь и попытаться, пока это возможно, что-то изменить.

– Все очень сложно.

– Да, конечно, я это понимаю. Я же как-никак твоя псевдоневеста.

На его лице появилось слабое подобие улыбки.

– Ты действительно меня сейчас поразила, ты это понимаешь?

Я пожала плечами:

– Мне приятно, что ты так думаешь, но мне самой кажется, что я не сделала ничего особенного.

– Нет, – сказал он, сжал мое лицо руками и взволнованно посмотрел мне в глаза. – Нет, ты потрясающая. Ты восхитительная. Ты просто пошла и принесла обратно эту птицу. Не могу поверить, что у тебя получилось, но ты это сделала не раздумывая. Ты просто надела гаунтлету и сделала это. Ты понимаешь, насколько это невероятно? Насколько невероятная ты?

Моим щекам стало тепло, вероятно, оттого, что их сжимали его сильные руки.

– Я сделала то, что должна была сделать. Я не могла просто стоять и смотреть, как ты страдаешь.

– Меньше всего мне бы хотелось, чтобы ты это видела.

– Я все еще здесь. Если помнишь, вчера вечером я сказала, что в ближайшее время уезжать не собираюсь.

Он наклонился и поцеловал меня в губы, потом в уголок губ, потом поцеловал мой нос и мой лоб.

– Ты неистовая, Валери Стивенс. Ты как дикая птица, которая может улететь, но решает остаться со мной, и я буду вечно тебе за это благодарен. Поверь мне, так и будет.

Ну хорошо, внутри я даже немного растаяла.

А может быть, и много.

Никто раньше не говорил мне ничего подобного.

Никто раньше не смотрел на меня так.

Еще немного, и я растаю совсем и превращусь в лужицу, которая больше не замерзнет.

Он поднес мою руку к своим губам и поцеловал костяшки пальцев, и я расплавилась окончательно.