Читать книгу "Дети грозы. Книга 2. Ее высочество Аномалия - Мика Ртуть"

– Лягушка в шамьете, о боги… – Роне тоже хмыкнул. – Только не пытайся превратить его в лягушку прямо на балу, моя прекрасная принцесса.

– В жабу, только в жабу!

– Злая, злая девочка. – Роне нежно поцеловал ее в висок.

– Я не злая, я… справедливая!

Перед глазами запрыгала бородавчатая жаба в короне набекрень и с болтающейся орденской лентой. Нет, две жабы, ведь вельсу он будет танцевать с Ристаной. Пусть и дальше танцует с ней, достойная пара.

А Роне танцевать с Ристаной на этом балу не будет. И потом не будет. Роне теперь – ее любовник, а не Ристаны. Это тоже справедливо.

– Шуалейда Справедливая? Мм… мне больше нравится Императрица Гроза. Или Хозяйка Ветров, – задумчиво сказал Роне, не переставая расслабленно гладить ее по спине.

– Если ты посмеешь снова связаться с Ристаной, я превращу в жабу тебя, Роне шер Бастерхази, – так же расслабленно пообещала Шу. – И не говори потом, что я не предупреждала.

Роне тихо рассмеялся.

Шу сердито ударила его ладонью по груди.

– Не смей надо мной смеяться!

– Не над тобой. – Роне перехватил ее руки и нежно поцеловал пальцы. – Честность в твоем исполнении – это… это… у меня нет слов. Ты восхитительна, моя Гроза.

– Я знаю, – буркнула Шу, обводя пальцем его губы: ей было слишком хорошо, чтобы сердиться всерьез.

– Кроме того, что ты восхитительна, моя прелесть, в тебе жива кровь драконов, а в Ристане – нет. Это честный ответ на твой вопрос.

– Вопрос?.. – не сразу поняла Шу, но тут же вспомнила: она же спрашивала, почему Роне не было так хорошо ни с одной женщиной. – А… все дело в моем даре?

Ей стало немножко обидно, хотя она и не могла понять почему. Ведь это логично. Она сама выбрала Роне, а не Зако Альбарра или Мануэля Наба. Да что там, ни один из слабых шеров не вызывал в ней и доли тех же эмоций, что Роне и Люка… Опять она вспомнила о проклятом лжеце, чтобы он облысел!

– Дело в тебе, – покачал головой Роне. – Твой дар – такая же часть тебя, как твое сердце или твое любопытство.

– Значит, с бездарными все иначе?

– Конечно. Разница – как между морем и лужей.

– Значит, я – как море?

– Как море, как шторм и ураган. Хотя сейчас ты – маленький любопытный котенок.

Шу пожала плечами и прижалась к Роне теснее.

– А ты горячий. И ты заставил меня что-то забыть. Я чувствую, что-то такое… такое… – Шу неопределенно покрутила кистью прямо перед носом Роне. – Оно щекочет.

– О боги… моя прекрасная принцесса, ты всегда такая?

– Какая? – Шу заглянула ему в глаза, пытаясь понять: это он сейчас восхищается или все же над ней смеется? – Какая такая, ну?

– Э… целеустремленная!

– Ты смеешься надо мной!

– Только не превращай меня в жабу прямо сейчас, лежать будет неудобно.

– Ты… ты… – Шу сама не понимала, хочется ей стукнуть Роне или смеяться вместе с ним, и ей это нравилось. Определенно нравилось!

– Я научу тебя всему, что тебе нужно, моя Гроза, – шепнул он, уложив ее себе на грудь, и ласково погладил по плечам. – И вот тебе мой первый урок: всегда верь своему сердцу. Даже если все выглядит однозначно плохо, но ты чувствуешь иначе – верь сердцу, а не глазам.

– Не смей защищать гнусного лжеца! – вскинулась Шу. – Или ты со мной, или…

– …против тебя, – насмешливо закончил Роне.

– Ты защищаешь его, потому что он – твой любовник! Это с ним тебе было хорошо, да? Ни с одной женщиной, я помню, что ты сказал. Ты – такой же, как Люкрес!..

Шу хотела вырваться из его рук, вскочить – но вместо этого разрыдалась. Глупо, позорно, горько разрыдалась, так все это было больно и несправедливо.

– Чш-ш, моя девочка, все будет хорошо.

– Ты на его стороне-е… – всхлипнула Шу, чувствуя себя подло обманутой и использованной.

– На своей собственной, моя прекрасная принцесса. Каждый из нас на своей собственной стороне. И ты это прекрасно знаешь.

– Ты… зачем ты…

– Затем, что мы с тобой нужны друг другу.

– Ты использовал меня…

– Ну нет, прекрасная принцесса. Это ты используешь меня, чтобы отомстить кое-кому. Я – невинная жертва твоего обаяния. Демонического, – с неподдельной обидой заявил Роне. – Поиграешь мной и бросишь, знаю я вас, принцесс! И что тогда делать мне, одинокому и обманутому? Вот уйду от вас в монастырь. Оденусь во все черное и буду страдать. По своей загубленной жизни.

– По чему?.. – переспросила ошарашенная Шу.

– По загубленной жизни, – со слезой в голосе повторил Роне. – А чтобы ты устыдилась, по тринадцатым числам буду писать тебе проникновенные письма. Я напишу такое письмо… такое… про львов, орлов и куропаток… Сама грозная Аномалия уронит скупую слезу над моей трагической судьбой!

Шу опять не понимала, плачет она или смеется. Наверное, все же смеется.

– Роне-е… – всхлипнула она. – Почему по тринадцатым?..

– Это символично! – так же пафосно ответил Роне.

То есть он смеялся где-то глубоко внутри, и Шу это ощущала, но как-то… совсем не как обычные эмоции! Вот как так получается?.. Она совсем, совсем запуталась!..

– Не ты одна, моя Гроза. Кажется, я тоже запутался, – совсем тихо и уже без насмешки сказал Роне.

– Я не понимаю… – пожаловалась Шу… и зевнула.

– Поймешь, когда проснешься. И вспомнишь, что мы – вместе. Ты, я и Дамиен Дюбрайн.

– При чем тут… – хотела спросить Шу, но не успела.

Она снова оказалась в таверне близ Кардалоны. Снова увидела светлого и темного шеров – мокрых от дождя, смеющихся… утонула в морских глазах и жемчужно-голубых потоках светлого дара.

Дамиен Дюбрайн. Тот, кто…

…целовал ее так, что земля уходила из-под ног.

…рассказывал о разных странах так, что ей казалось – она была там вместе с ним.

…обещал видеть только ее саму – не дар, не титул или наследство, только ее саму.

…просил никогда не называть его Люкресом и показал ей свое проклятие.

Тот, кто любит ее? Но почему он лгал?

Шу хотела спросить у Роне, но он куда-то делся. В старой таверне они остались вдвоем: она и Дамиен Дюбрайн. Почему-то он был одет в белый мундир с золотым шитьем и шел к ней по бесконечной ковровой дорожке семи цветов радуги, неся в руках корону с семью зубцами – корону империи. И все, кто собрался в тронном зале, кланялись, кланялись, кланялись – ему, будущему императору, и идущей рядом с ним королеве Зефриде Суардис.

Мама – строгая, одетая в алый траур – тоже несла что-то на бархатной синей подушечке… что-то… кажется, это был ключ. Очень страшный ключ. Большой, острый, покрытый ржавыми разводами… ржавыми или кровавыми?