Читать книгу "Обрученные - Элли Каунди"

— Не может быть, — говорю я, стараясь сделать вид, что ничего не знаю об изъятии артефактов. Надеюсь, Брэм не узнает, что Эми мне уже все сказала. — А наши артефакты он взял с собой?

— Нет, — отвечает Брэм. — Они не разрешают своим сотрудникам брать семейные драгоценности.

— Он знал, для чего его вызвали?

— Нет. Когда ему позвонили, он был в шоке. Но должен был явиться немедленно. Велел мне слушаться чиновников и не беспокоиться.

Мне хочется обнять Брэма и приласкать его, потому что сегодня ему предстоит потерять что-то очень важное для него. И я обнимаю его, и впервые за много лет он в ответ тоже крепко обнимает меня, как тогда, когда он был маленьким, а я — старшей сестрой, которую он обожал больше всех на свете. Мне жаль, что я не смогу спасти его часы, хотя они серебряные, а не золотые, и чиновники это знают. «Я ничего не могу сделать», — говорю я себе и стараюсь в это поверить.

Мы стоим несколько секунд, обнявшись. Потом я отстраняю братишку и смотрю ему в глаза.

— Пойди и возьми их, — говорю я ему. — Посмотри на них несколько минут и запомни их. Запомни.

Теперь Брэм даже не пытается скрыть слезы.

— Брэм, — говорю я и снова обнимаю его. — Брэм. Что-то плохое могло случиться с часами и без этого. Ты мог потерять их. Мог сломать. А теперь ты можешь хотя бы напоследок взглянуть на них. Пока ты их помнишь, они не потеряны.

— А может, мне постараться спрятать их? — Он моргает и сердито смахивает слезу. — Ты поможешь мне?

— Нет, Брэм, — говорю я мягко. — Хотела бы, но это слишком опасно.

Я больше не могу рисковать. Не могу рисковать Брэмом.

Когда чиновники входят в наш дом, они видят нас с Брэмом, сидящих на диване бок о бок. Брэм держит в руках серебро, я — золото. Мы смотрим прямо перед собой. Но потом взгляд Брэма скользит по полированному серебру в его руках, а я опускаю глаза на свой медальон.

Мое лицо смотрит на меня, искаженное изогнутой крышкой медальона, как тогда, перед Банкетом обручения. Но тогда я спрашивала себя: выгляжу ли я хорошенькой? А теперь мой вопрос: выгляжу ли я сильной?

Взглянув в свои глаза и на очертания подбородка, я склонна ответить: да.

Маленького роста, лысый чиновник говорит первым.

— Правительство пришло к выводу, что владение драгоценностями порождает неравенство среди членов Общества, — произносит он. — Мы требуем, чтобы каждый владелец сдал свою вещь для внесения ее в каталог и выставления для всеобщего обозрения в музее своего Сити.

— В наших реестрах значится, что в этом доме имеются два легально зарегистрированных артефакта, — продолжает другой чиновник, высокий. Сделал ли он сознательно ударение на слове «легально» или мне так показалось? — Одни серебряные часы, один золотой медальон.

Мы с Брэмом храним молчание.

— Есть ли это ваши артефакты? — спрашивает лысый чиновник, указывая на вещи в наших руках. Он выглядит утомленным. Это, наверное, просто кошмарная работа. Представляю себе отца, который отбирает у людей артефакты — у стариков, таких, как дедушка, у детей, таких, как Брэм, — и мне становится нехорошо.

Я киваю.

— Вы их возьмете сейчас?

— Вы можете подержать их еще несколько минут. Нам предписано обследовать дом.

Мы с Брэмом сидим, не шелохнувшись, пока они обходят наш дом. Это длится недолго.

— Ничего ценного здесь больше нет, — спокойно говорит один чиновник другому в холле.

Мое сердце пылает, и мне приходится плотно сжать губы, чтобы не сжечь этим огнем всех трех чиновников.

«Это вы так думаете, — говорю я себе. — Вы думаете, что здесь ничего больше нет, потому что мы не вступаем с вами в борьбу. Но в наших головах хранятся слова, которых больше никто не знает. И мой дедушка умер на своих условиях, не на ваших. У нас есть ценные вещи, но вы их никогда не найдете, потому что даже не знаете, как искать».

Они возвращаются в комнату, и я встаю. Встает и Брэм. Чиновники располагают вокруг нас датчики, чтобы убедиться, что мы ничего не спрятали на себе. Естественно, они ничего не находят.

Женщина-чиновник выходит вперед, и я вижу на ее пальце бледную полоску кожи, где, по-видимому, было кольцо. Значит, и у нее сегодня потеря. Я протягиваю ей медальон, думая о том, как мой артефакт путешествовал в далекие времена, когда еще не существовало Общества, от одного члена семьи к другому, пока не попал ко мне. А теперь я должна отдать его.

Чиновница берет мой медальон и забирает часы у Брэма.

— Вы всегда сможете увидеть их в музее. В любое время.

— Это не одно и то же, — говорит он и распрямляет плечи. И — о-о! — я вижу дедушку. Я вижу его! Мое сердце готово выпрыгнуть из груди при мысли, Кто он не весь ушел от нас. — Вы можете взять их, — говорит Брэм, — но они всегда будут моими.

Брэм идет в свою комнату. Идет тяжелыми шагами и закрывает за собой дверь. Я понимаю: он хочет быть один.

Мне же хочется рвать и метать, но вместо этого я кладу руку в карман и достаю оттуда бумажный конверт — пустую раковину, в которой раньше хранилась вещь, ценная и красивая. Это только конверт, он не имеет цены, его не регистрировали в реестре чиновников. В гневе я рву его пополам. Хочу разорвать на клочки. Вижу зубчатую линию, по ней удобно рвать. Готовлюсь нанести очередную рану и... Воздух распирает горло при мысли о том, что я почти уничтожила.

Вторая часть истории Кая. Нечто ценное, что чиновники не сумели унести.

«Тону, пью» — говорят слова вверху. Буквы сильные и красивые, как он сам. Думаю о его руке, которая их пишет, о его коже, которая касается бумаги. Закусив губу, рассматриваю рисунок ниже.

Опять два Кая. Один — мальчик, другой — юноша, такой, как сейчас. Но у обоих руки в форме чаши. За первым Каем на заднем плане — скудный, голый ландшафт, зубцы скал. На второй картине Кай в городке, на заднем плане — клены. Дождь льет на обеих картинах, но на первой его рот раскрыт, голова закинута назад, он пьет из неба. На второй картине его голова опущена, в глазах испуг, дождь струится вокруг него, как водопад. Здесь слишком сильный дождь. Он может утонуть.

«Когда идет дождь, я вспоминаю». Это написано под рисунком.

Через вереницу слов я смотрю в окно, где пылающее вечернее солнце садится в чистое небо. На нем ни облачка, но я обещаю себе, что, когда пойдет дождь, я тоже буду вспоминать. Эту бумагу, эти рисунки, эти слова. Эту часть Кая.

ГЛАВА 19

В аэропоезде, идущем на следующее утро в направлении Сити, почти все молчат. Никому не хочется обсуждать, что случилось в городке прошлым вечером. Те, у кого отобрали артефакты, молчат, переживая потерю. Те, у кого нечего было взять, молчат из уважения к первым. А может быть, они молчат из чувства удовлетворения, потому что теперь всех уравняли.