Читать книгу "Планета битв - Сергей Волков"

Именно в этот момент Лускус и решил, что пришло время для экспедиции.

– Выборы как-нибудь да пройдут. Вопли наших политиканов – всего лишь сотрясание воздуха. Снейкеры – это вообще накипь. Ее смоет волна перемен, которые произойдут, если мы найдем объект «Зеро», – говорил одноглазый Климу. Елисеев был согласен с канцлером, он сам рвался в горы. Помимо прочего, у него имелся еще один весьма весомый повод поскорее покончить с этим делом – в конце лета Медея должна была родить, и Клим во что бы то ни стало хотел быть рядом, когда его наследник появится на свет.

После «избиения женихов» и окончательного разрыва со всей греческой родней жена Клима неожиданно успокоилась. Ее перестал мучить токсикоз, ребенок рос и начал толкаться. Елисеев каждый день носил Медее сладости, до которых она была большой охотницей, и каждый день ставил на столик в спальне свежие цветы.

Они прощались во дворе. Медея, с уже очень заметным животиком, обтянутым темно-синим платьем, вздохнула:

– Опять уезжаешь.

– Я вернусь, родная. Обещаю. Когда ты будешь… готова… Я буду рядом.

– Нет. – Она печально вздохнула. – Но ты не беспокойся. Я знаю, что у тебя важное дело, оно – для всех. Не думай обо мне. Нас ждет много такого, чего мы не хотим, но наш ребенок родится, и все случится хорошо. Расскажи лучше стихи.

Клим отвел глаза. В горле встал комок. Медея всегда говорила не «почитай», а «расскажи стихи». Он перебрал в уме всех любимых поэтов и уже хотел «рассказать» что-нибудь из Пастернака, но неожиданно для самого себя произнес:

Я тебя, моя забава,

Полюбил – не прекословь.

У меня – дурная слава,

У тебя – дурная кровь.

Медь в моих кудрях и пепел,

Ты черна, черна, черна.

Я еще ни разу не пил

Глаз таких, глухих до дна…

– Что это? – тихо спросила Медея.

– Жил такой поэт Павел Васильев в Великом веке на моей Родине. Очень молодой, очень талантливый. Однажды он с друзьями сидел в ресторане и из удальства, а может, и по дурости, выкинул в окно пустую бутылку. Она упала на крышу автомобиля, в котором ехал какой-то важный чин. Поэта арестовали и расстреляли. Такое тогда было время…

– Время всегда одинаковое, – пошептала Медея, обняла Клима, и он почувствовал на своих губах ее мягкие теплые губы.

– Еще чуть-чуть его стихов, – попросила она через какое-то время. Елисеев провел рукой по глазам, словно бы стряхивая невидимые слезы, и продекламировал:

Край мой ветреней и светел.

Может быть, желаешь ты

Над собой услышать ветер

Ярости и простоты?

– Все. – Медея толкнула мужа в грудь. – Иди. Ты будешь жив. Ты вернешься. Потом опять уйдешь – и снова вернешься. Так было и будет всегда. Иди же!

И Клим пошел. В воротах он обернулся, но Медея уже ушла в дом…

* * *

Поначалу Лускус хотел взять с собой десятка полтора бойцов из числа личной охраны, но потом рассудил, что в таком «тонком», как он выразился, деле лишние глаза и уши ни к чему.

– Справимся сами. С нами Цендорж и три пулевые винтовки – это вам не ишак чихнул! – И Государственный канцлер Временного правительства, передав полномочия триумвирату, состоящему из секунд-министра, отозванного в Фербис Панкратова и Эльвиры Набиуллиной, вместе с Климом и Цендоржем покинул город.

Заминка вышла, как ни странно, с монголом. Накануне отъезда вдруг выяснилось, что исчез дед Цендоржа, старый Шебше-Эдей. Он кочевал вместе с семьей внучки Жаргал в районе побережья, а затем пропал. Цендорж был уверен, что с его родными что-то случилось, и ни в какую не хотел участвовать в экспедиции.

– Пойми, Цендорж, без тебя мы как без рук, – убеждал монгола канцлер. – Я не имею морального права тебе приказать, поэтому прошу – будь с нами.

Цендорж сопел, хмурил брови, утверждал, что чувствует – все равно они ничего не найдут, был очень сумрачен и раздражен. Клим его понимал – старый Шебше-Эдей являлся для Цендоржа не просто дедом, но и воплощением незыблемости обычаев и уклада всего монгольского народа. И вот эта загадочная история с исчезновением… Цендорж злился, он очень хотел отправиться на поиски пропавших родственников, а вместо этого ему предстояло блуждать по горам, пытаясь, по его словам, «вернуться во вчерашний день». Только вмешательство Лускуса, который распорядился выделить розыскную группу, переломило ситуацию.

…Их путь лежал на восток. На это раз не пришлось трястись в обычном пассажирском вагоне – Лускус решил, что имеет полное право воспользоваться «персоналкой», роскошным салон-вагоном, положенным Государственному канцлеру по статусу.

Весь путь от Фербиса до Каменного форта Клим провел, шаманя над картой. Он в сотый раз пытался вычертить на ней маршрут, который они с Цендоржем проделали, возвращаясь после катастрофы дирижабля и смерти Игоря Макарова. В конец концов удалось достаточно точно определить ту зеленую долинку, в которую они спустились с ледника. Лускус, не мешавший Елисееву, глянул на карту единственным глазом и удовлетворенно кивнул.

– Я так и думал. Когда мы дойдем до этих мест, – палец канцлера ткнул в зеленый овал, изображавший долину, – задержимся на денек.

– Это зачем еще? – удивился Клим.

– Нас там ждут, – загадочно ответил Лускус.

Елисеев больше ничего спрашивать не стал, только пожал плечами – одноглазый был набит тайнами и сюрпризами, как мешок Деда Мороза.

В Каменном форте они покинули гостеприимный вагон, и состав пошел дальше, к Лимесу. Лиссажа в городке не оказалось – премьер-майор накануне увел свою бригаду на север, к побережью, где, по слухам, объявилась крупная банда снейкеров. Лускус удовлетворенно потер руки.

– Ты знаешь, а я даже рад, что есть вот они, снейкеры, – сказал он Климу. – Их наличие – признак того, что мы, наше государство – на правильном пути. Через это, через вооруженную оппозицию, проходили практически все страны в свое время там, на олд-мамми.

– Да и через диктатуру тоже, – усмехнулся Клим.

– Диктатуру? – поднял бровь Лускус. – Я, по-твоему, диктатор?

– Конечно. Умный и справедливый, это не лесть, а констатация факта, но диктатор.

– Умный… А почему не мудрый?

– Ого! – Клим засмеялся. – А ты уже хочешь, чтобы тебя называли… нет, величали «мудрым»? Может быть, сразу «наимудрейшим»?

– Не в этом дело. Знаешь, чем умный отличается от мудрого? На востоке в древности говорили: умный знает, как выпутаться из сложной ситуации, а мудрый в такие ситуации просто не попадает. И, пожалуй, ты прав. Я действительно умный. Я знаю, как выпутаться. Я – оперативник. И поэтому не могу быть хорошим правителем. Не могу – и не буду.

Без особой шумихи купив шестерых прыгунов, маленький отряд в тот же день покинул Каменный форт и ушел в степь. Для ориентирования в условиях Медеи не требовался компас – Эос всегда стояла на севере, и «потерять» стороны света тут было практически невозможно. Сверяясь с картой, они погнали своих скакунов на юго-восток и через два дня пути вышли к реке, той самой, вдоль которой Клим и Цендорж шли полгода назад, питаясь мясом «тарелочников». Повернув на восток, через несколько дней они добрались до заросшей высоким разнотравьем долины.