Читать книгу "Порог - Сергей Лукьяненко"

— Я — Ракс, Третья-вовне!

— нет третьей вовне

— Мать!

— это бессмыслица кто ты дитя

Ксения снова закричала, закрывая лицо руками.

— ракс всегда ракс ты помнишь наш долг

Она почувствовала, как невидимые руки обхватывают ее, сжимают, трясут. Что-то коснулось лица…

— Не хочу, не хочу, не хочу! — закричала Ксения.

— Ксения, милая, успокойся, проснись…

Она открыла глаза.

Матиас, полуприсевший на кровати, обнимал ее, баюкая в руках. Целовал в глаза, в губы, в щеки. Безостановочно шептал:

— Ксения, я с тобой, я рядом, все хорошо, успокойся, успокойся…

— Матиас… — выдохнула она. Ее трясло, ноги и руки были холодны как лед. — Матиас, это ужасно… Матиас, я была… я была в другом месте… как я там оказалась… и снова здесь…

— Глупышка… — Он прижал ее к груди. — Это был сон!

— Что?

Тысячи вещей закружились в голове.

Сон.

Особое физиологическое состояние.

Отдых и восстановление организма.

Переработка информации.

Толкование сновидений.

Управление сновидениями.

— Сон… — прошептала Ксения. — Он был… таким реальным.

— Сны бывают неотличимы от реальности.

— У меня их раньше не было, — пожаловалась Ксения.

Матиас хмыкнул. Протер глаза.

— Ну… значит, ты очеловечиваешься. Что-то страшное снилось?

Ксения молчала, прижимаясь к старпому. Тот вздохнул и обнял ее крепче.

* * *

В историях, которые доводилось слышать Яну, предгорья всегда описывались как места дикие, мрачные и безлюдные.

Может быть, так и впрямь было раньше, а может быть, такими предгорья становились в разгар летнего зноя или зимней стужи. Но сейчас была осень, и степь вокруг казалась преддверием рая. Отошедшие от летней жары растения снова набрали цвет, и степь превратилась в палитру юного художника, сияя сочной зеленью и густым фиолетом трав, белыми и желтыми венчиками последних цветов, оранжево-красными кустиками хмариса. Несколько раз на пути к горам им попадались маленькие комбайны заготовителей — природные травы всегда стоили дороже, чем выращенные. Встречались и маленькие, в два-три дома, поселения, окруженные ухоженными полями. Ян отметил, что домики выглядели недавними, толком не обжитыми, да и поля казались обустроенными неумело и второпях — росли на них в основном быстрорастущий клевер и овес, да и тот был посажен уже в летнюю жару и не успел толком вырасти.

Не он один, значит, решил уйти подальше от городов.

В кузове трясло, из-за шума мотора говорить было невозможно, только перекликаться. Они в основном молчали, глядя, как приближаются горы и все реже и реже попадаются признаки человеческого жилья. Рыжий парнишка вначале сидел в сторонке от девочки, потом они как-то незаметно придвинулись друг к другу, потом девочка положила голову ему на плечо и задремала. Ян улыбнулся и подумал, что молодежи надо дать имена. Это привилегия старшей женщины материнской семьи, но Адиан то ли забыла об этом, то ли не торопится, присматривается. Пока у детей нет имен — их можно изгнать из семьи. Получив имя, они получат и все права.

— Рыж, укрой Лан, — вдруг сказала Адиан, будто услышав его мысли, и протянула парню плед. Тот вздрогнул, посмотрел на Адиан, кивнул.

«Лан» на древнем наречии значило «молчаливая». Это было хорошее имя для девушки.

Они ехали часов пять, дважды останавливались — размять ноги и разойтись по разные стороны грузовика. Водителю явно не хотелось ехать до указанной точки, он ворчал, что дорог совсем нет, что подвеска стучит, машина перегружена, солярки уходит куда больше, чем он планировал.

Ян молчал, и водитель со вздохом лез обратно в кабину.

Наконец они остановились примерно там, где Ян и планировал, — до гор было еще километров пять, сверкающая шапка ледника на самом высоком пике едва проглядывала сквозь серую облачную вату.

— Дальше уж никак, — сказал водитель. — Смотрите, тут и ручей есть, и трава хорошая. А дальше деревья начинаются, корни из земли торчат, совсем машину побью.

Ян кивнул, и они принялись выгружать пожитки. Водитель вначале меланхолично бродил вокруг, пожевывая сечку, потом понял, что разгрузка займет слишком много времени, и принялся помогать. Через полчаса кузов был освобожден от грузов, и повеселевший водитель пожал Яну руку. Сказал:

— Ну, удачи вам. Далеко забрались, однако.

— Хотим уединения, — сказала Адиан. — Мы будем проводить дни в трудах и молитвах, подальше от мирской суеты.

Она набожно развела руками, осеняя водителя знаком Левого Крыла.

Глаза водителя округлились. Он глянул на Яна с удивлением и сочувствием: мол, ну и фанатичка же твоя женщина… Неловко развел руками в ответ и торопливо забрался в кабину.

— Зачем? — спросил Ян, глядя вслед уезжающему грузовику.

— Люди чураются сектантов, — пояснила Адиан. — Лишний довод к тому, что он сюда не вернется и никого не привезет. Хотя, конечно, лучше было бы его убить.

Рыж глянул на Адиан с ужасом. А вот его подруга выглядела спокойной, даже кивнула.

— Мы не станем так начинать, — сказал Ян. — Возможно, придет день, когда мы будем защищать свою землю с оружием в руках. И не от врагов другого цвета, а от таких же, как мы, желающих выжить. Но мы вынужденно опустимся до этого, а не радостно упадем.

— Хорошо, — согласилась Адиан.

Ян достал из поясной сумки сложенную топографическую карту — хорошую, военную. Развернул. Ткнул пальцем в нарисованный карандашом кружок.

— Мы примерно здесь. Если кто-то решит нас здесь искать, то будет разочарован. Мы пойдем вон туда, в горы. — Ян провел пальцем по карте, потом указал рукой на далекий склон. — Двадцать километров.

— С грузом? — впервые заговорила с ним Лан. — У нас нет грузовика.

Ян поглядел на четыре здоровенных ящика и россыпь тюков и мешков. Пояснил:

— Это повозки. Они раскладываются, колеса внутри. Много не проедут, но нам много и не надо. Разложим, загрузим, впряжемся. На полпути заночуем. Завтра к полудню будем на месте.

Рыж посмотрел на мрачную громаду горы. Сказал:

— На склонах хуже с травой.

— Это сейчас. Летом лучше. И там лучше с водой — всегда.

Рыжий парнишка рассмеялся:

— И дураки же мы будем, если ничего не случится.

— Лучше быть живым дураком, чем мертвым умником, — ответила Адиан.

* * *

Наша Вселенная — удивительное место. Алекс знал это с самого раннего детства. Мир был одновременно реальным и нереальным, его можно было пощупать, потрогать, ощутить — и почувствовать, рассчитать, измерить. Каждый предмет — камешек на дороге, пуговица на рубашке, чашка с молоком — был не просто предметом, но еще и тенью своей настоящей сущности, проекцией подлинных семи измерений мультивселенной (впрочем, Алекс подозревал, что их куда больше) на доступные человеческим чувствам три.