Читать книгу "Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы - Ндаба Мандела"

Она и сама рассказывала Старику о филантропической деятельности Келли и о том, сколько он делает для помощи африканцам и афроамериканцам, семьям военных и нуждающимся детям.

– Он талантливый музыкант и очень хороший человек, – говорила она Старику. – Сейчас он в Африке и хотел бы встретиться с тобой и что-нибудь для тебя спеть.

Старик остался равнодушен к этой новости. Не знаю, был ли он в курсе противоречивых слухов вокруг этого человека, но мне не хотелось расстраивать тетю, рассказав ему о них. В конце концов дед велел передать представителям Ар Келли, чтобы организовывали встречу – что я и сделал.

В назначенный день приезжает вся свита, мы такие: «Привет, как дела?» Все хорошо! Идем в гостиную к деду, Келли очень уважительным тоном говорит:

– Для меня большая честь встретиться с вами, сэр. Спасибо, что выкроили для меня время, Мадиба.

И вот тут-то сценарий дает трещину. Старик сидит на своем месте, не говоря ни слова. Кто-то замечает, что скоро Келли даст благотворительный концерт в честь Специальной Олимпиады в Анголе. Ноль реакции – он невозмутим, как Стоунхендж.

Ар Келли тем временем собирается спеть для Мадибы. В гостиной стоит фортепиано на колесиках; пара охранников идут к нему, чтобы выдвинуть на середину комнаты. Дед видит это и кричит:

– Эй, что это вы делаете с моим фортепиано?

– Дедушка, все нормально, – успокаиваю я его, кладя руку на плечо. – Они просто хотят придвинуть его поближе, чтобы тебе лучше было слышно.

– А, ну ладно, – соглашается он.

И вот Келли садится за фортепиано, все замечательно. Но вдруг посреди песни дед берет с края стола газету и с шумом раскрывает перед собой.

«Приехали!» – думаю я про себя.

– Дедушка, пожалуйста, дай человеку закончить.

Но он продолжает шумно листать страницы. Ар Келли заканчивает песню, все аплодируют. Он встает и садится на стул рядом с Мадибой, благодарит его за прием и за гостеприимство. Кто-то фотографирует их. Старик все так же молчит. Тогда Келли пожимает мне руку и говорит:

– Спасибо еще раз. Все было круто.

– Ндаба, – говорит тут дед, указывая на фотографию знаменитого южноафриканского регбиста на странице газеты. – Ты знаешь, кто это?

– Э-э-э… это Брайн Хабана, дедушка.

– Хорошо.

И он снова раскрывает газету и продолжает свой ежеутренний ритуал, а я тем временем провожаю гостей. Я не знал, что сказать. Это было настолько не похоже на моего деда, который всегда относился к людям с уважением, был скромным, великодушным и открытым и старался привить мне те же качества. Вернувшись в гостиную и сев рядом с ним, я не мог отделаться от мысли: «Что это было?»

– Как ты себя чувствуешь, дедушка? – спросил я. – Все нормально?

– Я в порядке, все хорошо, – ответил он. – А ты, Ндаба?

– Я… ух-х. Я в порядке, дед. Знаешь, я, пожалуй, пойду.

Мне было ужасно неудобно перед Ар Келли. Нет ничего хуже, чем вдруг разочароваться в своем герое – хотя я сомневаюсь, что хотя бы один человек, ставший легендой, в действительности был таким, каким его описывают. Взять хотя бы то, как я идеализировал своего старшего брата. Сам дед никогда не стремился к тому, чтобы из него делали кумира. Всю свою жизнь он был скромным человеком. Он знал, что тяжелее всего падать тем героям, которые сами верят в созданную о себе легенду.

Откровенно говоря, я не знал, что и думать о случившемся, но решил, что больше в нашем доме гостей не будет. К тому моменту я уже подтвердил встречу с Канье Уэстом, поэтому мне пришлось сказать его менеджерам: «Мы будем рады видеть Канье и его семью у нас в гостях, но Мадиба не сможет с ним встретиться». Насколько мне известно, он отреагировал спокойно, но без Главного Манделы наша семья была ему неинтересна. Дед никогда не проводил подобных различий. Я знаю, что в случае с Ар Келли дело было не в этом. Я много об этом думал. Почему он показал мне именно фотографию Хабаны?

Догадка осенила меня спустя несколько недель. Думаю, он просто хотел сказать: «Слушай, я вижу этих американских артистов и совсем не против этого, но ты хоть знаешь, кто это такой?» Мы с Квеку много говорили о подъеме имиджа Африки, но я вынужден признать: очень трудно игнорировать повсеместное присутствие американских знаменитостей. Что-то вроде: «Смотри, вот твой южноафриканский кумир, но… погоди-ка, что?! Jay-Z! Всем срочно надеть кислородные маски!»

Может быть, дело было вовсе не в Ар Келли. МОЖЕТ БЫТЬ, ОН ПРОСТО ПЫТАЛСЯ ОТВЛЕЧЬ МЕНЯ ОТ НЕОНОВОЙ ВЫВЕСКИ «АМЕРИКА!» И ОБРАТИТЬ МОЕ ВНИМАНИЕ НА ВЕЛИЧИЕ, ОКРУЖАЮЩЕЕ МЕНЯ ЗДЕСЬ, НА МОЕЙ РОДИНЕ. Дед просто спрашивал меня: «Знаешь ли ты африканских героев?»

Потому что дети – молодежь – не слышат волшебной песни. Мы должны быть ближе к земле и воспринимать богатство и славу как иллюзии, коими они и являются. И кем бы вы ни были, где бы ни жили, если вы еще не составили плей-лист из южноафриканских исполнителей на Spotify, вы многое теряете.

Может быть, именно это и пытался сказать мне мой дед.

А может, он просто страдал изжогой или носки жали. Он всегда был особенным человеком. В трудную минуту это помогло ему выжить, и даже когда необходимость пропала, осталась привычка. Как тогда, когда он построил в Куну копию того дома, в котором жил на острове. Выйдя из тюрьмы, он был уже стариком. Когда умер Уолтер Сисулу, Мадиба сказал: «Из года в год мы наблюдали друг за другом и видели, как наши спины сгибаются все ниже и ниже». Теперь ему было уже за девяносто – нечего было и надеяться, что он изменится. Посвятив всю свою жизнь другим людям, он заслужил право быть особенным. Мы были рады помочь ему соблюдать привычный распорядок дня: завтрак, газеты, изредка ТВ – бокс или National Geographic, послеобеденный чай. То и дело мы боялись за его здоровье, и страх наш усугублялся тем, что всякий раз, как он оказывался в больнице, весь мир пристально следил за ним и гадал, умрет он или нет. Что бы ни случилось – пневмония или вросший ноготь – каждый раз при выходе из больницы на нас налетали тучи репортеров.

Тетя Маки иногда ужасно сердилась: «Разве кому-то еще из президентов приходится терпеть столь назойливое внимание к собственной личной жизни? Никому! Ни за одним белым президентом так пристально не следят».

На это я мог бы возразить, что ни одного белого президента так сильно не любили, но, когда тетя Маки в ярости, с ней лучше не спорить.

Забота о старших – величайшая честь, и я пытался, как мог, организовать свою жизнь в соответствии с его потребностями. Он свел поездки к минимуму, но ничто не могло помешать ему приехать в больницу, когда родился мой сын Леваника. Все медсестры и врачи были крайне взволнованы визитом его великого прапрадедушки, но старались обеспечить молодой маме спокойствие и тишину.

Он сел в кресло, держа ребенка на руках, бормоча под нос старинную песню коса. Я теперь жалею, что не попросил его научить меня ей – сам я уже забыл слова. Но она все еще звучит, где-то в глубине души Леваники, рядом с его персональной Легендой.