Читать книгу "Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор"

– Ты серьезно? Ты не понимаешь, с каким условием я получил помощь ФБР вчера? Во что это вчера обошлось одному из агентов?

Я молчал, и он повернул дыбу еще на один оборот:

– Помнишь, как в Бэдлендс ты боялся спускаться со скалы и хотел остаться наверху, несмотря на шторм?

Да, я знал, что Виктор никогда не позволит сдаться. Он был образцом безудержной силы. Существует известный парадокс о том, что случится, если безудержная сила столкнется с недвижным объектом. Хотел бы я видеть ту штуку, которая сумеет остановить Виктора.

– Виктор Андреевич, мало что обходится человеку так дорого, как необоримая воля к победе. Вас превратили в машину, действующую по указке ЦРУ, и нарочно не научили улавливать момент, когда победа обходится дороже, чем поражение.

Виктор всем туловищем повернулся ко мне, положил руку мне на плечо:

– Малыш, ты получил этот газырь от отца. А он – от своего отца, а тот – от твоего прадеда. Это что-то вроде полкового знамени. Это не уступают. Это твоя связь с предками. Ты же всегда хотел встать с ними в ряд.

Человек, который знает тебя с детства, всегда может безошибочно нажать на болевую точку.

– Виктор Андреич, а что, если отец действительно что-то знал о сокровищах династии Пехлеви? И из-за этого его убили в Кабуле?

Четвертый бокал вина точно был лишним. Но там были иранцы и здесь иранцы. Везде оказывались иранцы, как правильно заметила мадам Мехди. Возможно, существовала связь между Кабулом 1992-го и Лос-Анджелесом сегодня.

Виктор молча перебрасывал брелок из одной руки в другую. Он избегал разговоров об этом. Я его понимал: мало приятного рассказывать, как погиб твой друг, а ты был рядом, но не смог предупредить его смерть, не сумел спасти. Но сейчас мне стало бы легче, если бы я мог принять эту эстафету от отца. Противостоять тому, что убило его. Ради себя я больше не мог защищать газырь, а вот ради него – мог. Но мне надо было знать, с чем отец столкнулся, что уничтожило его, где он ошибся.

Виктор пожал плечами:

– В Кабуле у иранцев без всякого газыря было полно причин убрать Артема. В годы советско-афганской войны американцы снабдили моджахедов «стингерами», а после ухода русских в Афганистане началась война всех со всеми. Летом 1992 года коммунистическое правительство рухнуло, и американцы решили вернуть «стингеры» обратно. Это зенитно-ракетные комплексы.

– Я знаю, что такое «стингеры».

– Пока ты не видел, как они сплеча сбивают вертолеты и самолеты на высоте чуть ли не девять километров, ты не знаешь, что это такое. ЦРУ резонно опасалось, что джихадисты могут использовать эти штуки против гражданских самолетов. Нас с Артемом и еще нескольких сотрудников Госдепартамента отправили в Кабул скупать их.

– А почему вас? Какое отношение вы с отцом имели к Афганистану?

– Главными покупателями американского оружия там были иранцы. Они выступали нашими основными конкурентами, а твой отец говорил на фарси. Возник целый черный рынок торговли «стингерами». Моджахеды приторачивали ракету к ишаку или верблюду и ехали предлагать ее любому, кто готов был платить больше остальных. Я, как ты знаешь, ни на фарси, ни на пушту ни слова, но мы с Артемом много лет работали вместе, а в Афганистане ему нужен был кто-то, кому он мог абсолютно доверять. Я отправился в Кабул по его просьбе, хоть это было тогда одно из самых чудовищных мест на земле. Кабул непрерывно бомбили. К тому времени там даже наше посольство закрыли и весь корпус эвакуировали, до того там было хреново. Вместе с Ворониным мы выкупили и вернули около трехсот «стингеров». Но Артем был постоянной занозой для иранцев. Он мешал им. Закончилось тем, что его нашли убитым. Никакого ключа к сокровищам для этого не требовалось.

– Расскажите все, что помните, Виктор. Как это случилось?

– Я почти ничего не знаю. В его последний вечер я слышал, как он говорил с кем-то по телефону. Разговор шел на фарси. Он отказался делиться подробностями, сказал только, что нужно встретиться на рынке с кем-то из иранцев, готовых с нами сотрудничать. У меня не было причин думать о ловушке – за деньги люди сделают все. Я предложил пойти с ним, но он отказался. Вечером он ушел на встречу. Я не ложился, ждал его всю ночь, но он так и не вернулся на базу. Утром я объявил розыск, и мы нашли его тело. – Мы помолчали, сказать было нечего. Виктор закончил: – Я не хочу, чтобы это случилось с его сыном.

– И я не хочу, – поддакнул я машинально. Тем, от кого это зависит, вряд ли есть дело до наших желаний. – Так откуда известно, что его убили иранцы?

– Наверняка это знает только убийца. Но все указывает на них.

– Виктор Андреевич, 19 августа будет двадцать пять лет. Мы с матерью собираемся на кладбище к двенадцати. Приезжайте тоже.

– Я помню. Саша, передавай Светлане мои самые искренние соболезнования и любовь. Но меня не будет в городе, я же улетаю. И я не могу это отменить. Но я непременно схожу к Артему в другой день, будь уверен.

Я заказал еще бокал, и мы с Виктором выпили за помин души Артема Воронина. Не знаю, надо ли было так щедро раздавать «стингеры», но изъять их из рук моджахедов представлялось неплохой идеей. Я любил отца, восхищался и гордился им, но давно уже не считал его безгрешным ангелом. Сейчас мне стало легче – когда я узнал, что он занимался правильным и важным делом, а не погиб, невольно обеспечивая победу талибов. И, конечно, газырь не имел никакого отношения к его гибели. Тогда он спокойно хранился у нас дома, в Вашингтоне.

Сегодня я встал в пять утра, весь день пахал в операционной, ничего удивительного, что после всего выпитого меня развезло. Да, я точно не был недвижным объектом, способным остановить Виктора. Я согласился ехать с Соболевой.

На сайте Международной медицинской помощи, организующей поездку в Панаму, оставалась последняя вакансия. Хирурги там особо не требовались, индейцы по большей части страдали от дизентерии, диабета, холеры и воспаления легких, но поскольку ММП искала добровольцев, готовых не только лечить бесплатно, но еще и уплатить за этот акт человеколюбия три тысячи долларов, организация не могла привередничать и приняла меня. Тот факт, что Соболева могла позволить себе такую поездку, только подтверждал худшие подозрения Виктора.

Брошюра обещала доступ к девственным островам Панамы, вечера у костра, белоснежные песочные пляжи, ныряние в коралловых рифах, водопады в джунглях, попугаев на ветвях, южноамериканского орла гарпию и редких обезьян тамаринов. Экзотика дальних стран всегда действовала на меня безотказно. И я устал. Больше всего мне хотелось удрать куда-нибудь подальше, прежде всего от Виктора. Желательно на тропические острова в теплом океане.

Соболевой я не опасался, даже если она с этими серыми искренними глазами и трепетными, как крылья бабочки, бровями оказалась бы агентом самого Люцифера. Из всех возможных злоумышленников Екатерина была единственной, кто точно знал, что газырь уже не у меня.

Все следующее утро я носился по больнице, пытаясь перенести операционные дни. Соболева, конечно, выспрашивала, чем закончилось похищение Самиры, я коротко ответил, что все в порядке: Самиру освободили, больше я ничего не знаю и знать не желаю. Добавил, что мне посоветовали на эту тему вообще не говорить. Она кивнула и больше не спрашивала. Да и зачем ей? Она знала, что газыря у меня нет, и я знал, что она это знает, но она не знала, что знаю я. Очень просто. Так это и останется.