Читать книгу "Любовь и безумства поколения 30-х. Румба над пропастью - Татьяна Умнова"

Мать видела и тяжело переживала происходящее с сыном: «Ужасно грустно, что ему приходится служить в кино. Эта убийственная работа отнимает все его вечера и лишает возможности послушать концерты. А главное, губительно для его слабого здоровья. Тяжело мне сознавать, что я не могу зарабатывать столько, чтобы Митя мог не служить, а заниматься своим любимым делом. У нас до сих пор нет рояля, и я теряю надежду, что нам его поставят».

Дмитрий был измучен, обозлен, разочарован. Он исполнял ненавистную работу, он лишил себя единственной радости в жизни – творчества, и все равно семья постоянно бедствовала, и никак не удавалось расплатиться с кредиторами… А ведь единственным мужчиной в семье был он! И именно он отвечал за благополучие матери и сестер! В тот период характер его начал меняться. Мария и Зоя вспоминали: «Из мягкого, уравновешенного юноши получился мрачный интроверт, нетерпеливый и резкий со своими близкими, редко разговаривающий с матерью и сестрами. Вежливый и приятный с чужими, но требовательный и очень упрямый с домашними, Дмитрий всегда замкнут в себе и почти высокомерен, а завязать с ним близкие отношения было очень трудно из-за его сдержанности».

Но Шостакович, нежный и чуткий, на самом деле понимал, что все чаяния родных сосредоточены на нем и что из-за него они несчастны, и это усугубляло его собственное отчаяние: «Дома обстановка унылая; все, кроме меня, отчего-то ссорятся друг с другом. Я ничего не могу сделать для того, чтобы чем-нибудь осветить их жизнь. Моя мама и сестры такие хорошие люди, но у них очень-очень мало радостей. Забота о завтрашнем дне, и больше ничего, в сущности. Но я ничего не могу сделать для их радости. Я знаю, что моя радость – их, но у меня нету радостей. Скорей все горе и сомненье. Но я никогда не позволю себе огорчать их своими печалями. И так у них их много. Поэтому дома я весел, бодр, утешаю, если возможно, смешу и ощущаю каждый мой нерв. Я их держу в беспрерывном напряженье, но пару раз не выдержал. Позавчера, идя в консерватории по гостиному коридору, заплакал. Выплакал все слезы, и не стало легче. А вечером после резкого замечания по моему адресу дирижера кинооркестра за неудачную иллюстрацию я опять заплакал…»

В 1925 году состоялся первый авторский концерт Шостаковича. Ему было девятнадцать лет. Он возлагал на концерт большие надежды. И провал переживал очень тяжело. Он опять плакал… Плакал на подоконнике в артистической, а рядом стояла Татьяна Гливенко, приехавшая его поддержать. И не знала, что сказать ему и что сделать, чтобы утешить.

Разочарование в жизни у юного композитора было ужасающим. Позже он вспоминал: «Служба в кино совсем парализовала мое творчество, и сочинять тогда я совсем не мог. И только бросив эту службу, я снова смог продолжать свою работу. Я был внезапно охвачен сомнением в своем композиторском призвании. Я решительно не мог сочинять и в припадке „разочарования” уничтожил почти все свои рукописи. Сейчас я очень жалею об этом, так как среди сожженных рукописей была, в частности, опера „Цыгане” на стихи Пушкина».

4

Дмитрия Шостаковича спас – в буквальном смысле! – Михаил Николаевич Тухачевский. Легендарный полководец был поклонником хорошей музыки. И неожиданно между этими двумя столь непохожими людьми зародилась настоящая дружба: «Он был специалистом в ужасной профессии. Его профессия заключалась в том, чтобы шагать через трупы и как можно успешнее. Мы познакомились в 1925 году. Я был начинающим музыкантом, он – известным полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского. С первого дня нашей дружбы я проигрывал Тухачевскому свои сочинения. Он был тонким и требовательным слушателем. Помню неожиданный вызов к командующему Ленинградским военным округом Б. М. Шапошникову. Ему, оказывается, звонил из Москвы Тухачевский. Михаилу Николаевичу стало известно о моих материальных затруднениях, и он просил на месте позаботиться обо мне – такая забота была проявлена. А начиная с 1928 года, когда М. Н. Тухачевский сам оказался командующим войсками Ленинградского военного округа, наша дружба стала еще более тесной. Мы виделись всякий раз, когда было желание и возможность. Каждую свободную минуту – а такие у Михаила Николаевича случались не часто – он старался проводить за городом, в лесу. Порой мы выезжали вместе и, прогуливаясь, больше всего беседовали о музыке. Он спросил меня, хочу ли я перебраться в Москву? Я сказал: „Хочу, но…” – „Что – но?” – „Как же я устроюсь?” – „Вы только захотите, а устроить такого человека, как вы, не будет трудно”. Я сказал ему, что подумаю. Приехавши в Питер, я сразу же написал Тухачевскому письмо, в котором просил его сдержать обещание насчет службы и даже комнаты».

Шостакович мечтал о переезде в Москву. Там преподавал профессор Б. Л. Яворский, у которого он мечтал учиться. Там создался кружок молодых композиторов, сочинявших «новую музыку». И там жила Татьяна Гливенко… К тому же переезд в Москву означал уход от назойливой опеки матери и сестер, которая Дмитрия начала тяготить.

В Москве Шостакович наконец-то обрел покой. К нему вернулась способность сочинять музыку. Его окружали понимающие и симпатизирующие ему люди. Он шел играть концерты в Московскую консерваторию не как на работу, а как на праздник, повторявшийся каждый день.

12 мая 1926 года в зале Филармонии была исполнена его Первая симфония, имевшая огромный успех. Критики соревновались в восхвалении нового молодого дарования. И дальше все его произведения принимались с восторгом: симфония «Октябрь», песни к кинофильмам, музыка к пьесе Владимира Маяковского «Клоп», причем сам поэт, в то время обласканный властью и практически богоравный, пожелал встретиться с молодым композитором и выразил ему свое восхищение и уважение.

В марте 1927 года Шостакович участвовал в турне по Польше, которое принесло ему и материальное, и моральное удовлетворение, то есть почести и неплохие гонорары.

Казалось бы, все складывалось чудесно. Другому юноше в его возрасте этого хватило бы для счастья, но Дмитрий не умел чувствовать себя счастливым. Он оставался все тем же мрачным меланхоликом.

Он вернулся в Ленинград, стал жить с семьей. Во время всех своих турне непрерывно переписывался с матерью и по-детски болезненно реагировал на все ее замечания: «Сегодня мама меня упрекала в хамстве и нежизнерадостности. „Каждый молодой человек твоих лет бывает жизнерадостным”. Меня и самого это смущает. Несмотря на то что трагизм вызывает во мне хохот, я написал 4 пьесы, которые отнюдь нельзя назвать веселыми. Сны вижу большей частью меланхоличные. Но в конце концов, это совсем не так важно по сравненью с вечностью. Но скверно то, что я очень одинок…»

5

Татьяна Гливенко не смогла спасти Дмитрия Шостаковича от одиночества. Их роман длился много лет, были периоды охлаждения, были периоды страсти, то они решали порвать отношения, то – пожениться… Татьяна любила Дмитрия, хотела стать его женой, но он никак не мог решиться изменить свою жизнь. Да и мама решительно выступала против. Она по-прежнему считала, что семья и быт погубят его талант, лишат его будущего, которое сейчас начало открываться во всем блеске.