Читать книгу "Чикагская петля - Пол Теру"

— Ты ждал, что я к тебе подойду, да?

Паркер не ответил. Он смутился низкого тембра голоса. Он чувствовал себя более напряженно в таких барах, но был рад сигаретному дыму, шуму, темноте и безразличию злых алкоголиков.

— Чего ты хочешь? — спросил мужчина.

— Того, что хочешь ты, — ответил Паркер.

— Так не бывает.

Что Паркер сказал не так?

Мужчина уставился на него и закусил губу, обдумывая что-то, сомневаясь. Возможно, он просто не в себе. У него были большие уши, веснушки и проколотый подбородок. Его руки обгорели до локтя. Он — рабочий, где-то за городом. Опустив голову и не глядя на Паркера, он сказал:

— Я хочу поставить тебя раком. И чтобы ты молила о пощаде.

— О да! — ответил Паркер.

Его заинтересованность разочаровала мужчину.

— Если ты доведешь меня до этого, — добавил Паркер.

Так-то лучше, мужчина уловил нотки удовольствия в этих словах. Он прошептал:

— Я хочу увидеть, как сперма другого вытекает у тебя из задницы.

Он чуть не задохнулся, сказав это: он был возбужден и очень смущен. Он хотел сказать больше — Паркер видел это, но не мог сформулировать свою мысль. Но его вздоха было достаточно: в этом дыхании было столько жестокости.

— Пойдем ко мне, — поторопил его Паркер, — здесь рядом.

Мужчина не сказал «да». Он залпом опрокинул свой виски и быстро вышел из бара. Когда Паркер вышел за ним, тот ждал его на некотором удалении от входа. Они не обменялись больше ни словом. Странные, неожиданные, брутальные слова, которые мужчины говорят незнакомым женщинам — только женщинам. Они всегда означают насилие и жестокость, но это так предсказуемо для Паркера. Мужчины даже не пытаются разговаривать по-другому. Может, это просто слова? Может, все на самом деле безобидно?

Мужчина оставался на некотором расстоянии, следуя за ним скорее как собака, чем как человек, и Паркер знал, что незнакомцу стало заметно легче от того, что в комнате было темно. Лишь тусклый свет с улицы был еле заметен. Ни одна лампа не была включена. Мужчина поспешил в туалет, открыл двери, посмотрел за занавески и убедился, что они одни в этой комнате. Паркер слышал, как этот перевозбужденный мужчина шумно дышал.

— Ты шпионишь? Ты нимфоманка? Ты шлюха? Дашь первому встречному?

Мужчина ненавидел себя самого, но не осознавал этого. Так что он наверняка будет очень жесток.

— Да, — ответил Паркер, — первому встречному.

— И как ты это делаешь?

— Как захочет мужчина. Как угодно.

Мужчина задышал еще более нервно, но также тяжело. Он был возбужден. Дрожащим голосом он сказал:

— Расскажи мне об этом. Встань на колени и расскажи.

Паркер встал на колени и сказал:

— Они связывают меня. Некоторые бьют.

— И тебе нравится.

Паркер засомневался, а потом ответил:

— Если тебе нравится.

Мужчина ответил:

— Ах ты, сучка! Ах ты, шлюха! Говори, я хочу слышать еще!

— Делай это так, как хочешь! — ответил Паркер.

— Расскажи мне о боли.

— О, я обожаю это! Сделай мне больно. Прямо сейчас! Я тащусь от боли! Я рабская мазохистка!

В этот самый момент, сказав это и убеждая себя в том, что это так, он вдруг живо представил себе травмированные гениталии на фотографиях Роберта Мэплторпа. Он вспомнил, как Джейкс сказал: «Вот такова жизнь: люди делают и такие вещи», и вспомнил, как рьяно он отрицал это. А сейчас он подумал: «Я — один из этих людей», и понял, что на самых жестких фото был он.

— Не верю, — сказал мужчина, словно не Паркеру, а кому-то третьему в этой комнате.

Паркер потянулся к нему, но стоило ему притронуться к мужчине, как тот отпрыгнул, словно его ошпарили:

— Убери руки! — крикнул незнакомец и ударил Паркера очень сильно сначала в грудь, а потом по лицу. Паркер взвыл и упал, закрыв лицо руками. Он сгруппировался, ожидая еще ударов. У него зазвенело в ушах, и он несколько мгновений ничего не слышал. Но потом он услышал голос мужчины.

— Тебе больно? — незнакомец, похоже, боялся этого. Он стал похож на маленького мальчика, а не мужчину.

— Нет, — ответил Паркер.

Он хотел сильнее и больнее, больше боли, чем мог причинить этот тщедушный и боязливый ирландский извращенец. И все же он тоже был напуган. Паркер хотел, чтобы это было неожиданно, очень больно и смертельно. Он не ожидал такого бесполезного унижения и никчемной боли и так много слов. Но этому мужчине нужно было говорить: он был напуган и не знал, что делать дальше.

— Что ты делаешь? — спросил Паркер. — Что ты хочешь?

Мужчина шарил рукой по стене. Возможно, в поисках выключателя или дверного замка.

— Уйти отсюда, — сказал он. — Ты ненормальный!

С этими словами он выбежал из комнаты Паркера, и его шаги по лестнице быстро стихли. Паркер заплакал. Не над тем, что этот мужчина сделал с ним, а над паникой и страхом этого мужчины. Над тем, что он сделал с этим мужчиной.

14

Жара Чикаго, исходившая от кирпичей этих ужасных зданий, придавала голосам мужчин какую-то писклявость, даже если они сливались с шумом улиц. И этими голосами и разными словами они говорили, в принципе, одно и то же.

— Эй, детка, иди сюда. Я тебе кое-что покажу!

Словно они знали эту грустную женщину с мокрыми длинными волосами, такую соблазнительную в новых туфельках.

— Садись, покатаемся?

— Пойдем выпьем?

— Поехали с нами на барбекю?

Это были не вопросы, а требования.

— Что ты здесь делаешь? — спросил его однажды один мужчина. Он был темнокожий, с большим ртом, словно сделанным из железа, и твердой, почти неподвижной нижней челюстью. Он выглядел голодным и опасным. Он процедил это вопрос второй раз будто сквозь зубы:

— Что ты здесь делаешь?

Это был самый сложный вопрос, на который Паркеру когда-либо приходилось отвечать. Он отошел от него молча, чувствуя себя подавленным, потому что ответ был невыносим.

Голоса большинства мужчин были такими же, как их руки, жесткие, толстые, обычные, фамильярные, настойчивые. Хотелось, чтобы они остановились, потому что они не знают, что делают или что говорят. Мужчины все время трогали его.

Как только Паркер приближался к мужчине, тот сразу прикасался к нему, к его одежде или к его телу. Некоторые брали его за руку и окидывали с ног до головы, когда он молчал. И, скорее всего, удивлялись этим мускулам под легкой блузочкой.

Они обычно сбивались в группки по трое-четверо, но иногда на него обращали внимание и поодиночке.