Читать книгу "Просветленные не берут кредитов - Олег Гор"

— Все должны трудиться, — сказал монах, глядя, как я сражаюсь с особенно заскорузлым овощем. — Даже сам Просветленный, хотя его труд выглядел иначе… Однажды он пришел в деревню, где жил некий брахман, сам пахавший землю, и уселся перед домом, поставив чашу для подаяния.

Дальше священнослужитель, не брезгавший физическим трудом, предсказуемо «наехал» на Будду, заявив, что «я, мол, сначала вспашу и посею, а потом уже и ем. Обрабатывай землю, отшельник».

— Татхагата же ответил, — продолжил рассказывать брат Пон. — Я тоже пашу и сею.

Законоучение — мои зерна, знание — ярмо и плуг, скромность и терпимость — мои быки. Созерцание служит мне кнутом, а разум — дышлом…

Да уж, у каждого свои инструменты, это точно, и мне приходится орудовать тупой железякой!

Пока мы работали, на кухню пару раз заглядывал крошечный человек в синем костюме, бросал на нас удивленный взгляд и исчезал. Повара же и посудомойки смотрели на нас почти с суеверным восхищением, особенно на брата Пона, конечно, хотя и мне доставалась толика внимания.

Войти в состояние Пустоты мне, несмотря на все усилия, не удавалось, я никак не мог отстраниться от личных мыслей, не переставал думать о том, что мы вполне могли просто уйти…

Закончили только к полудню, и в благодарность нам выделили столько снеди, что моя сумка для подаяний едва не лопнула.

Селение осталось позади, и дорога, шедшая на восток, начала карабкаться в горы.

Но брат Пон, к моему удивлению, свернул на первую же тропку, уползавшую в сторону, хоть та и выглядела узкой и заброшенной.

— Присаживайся, — сказал он, указывая на выпиравший из травы серый камень. — Прежде чем мы отправимся дальше, я должен тебе кое-что объяснить…

Недоумевая сильнее и сильнее, я занял место на валуне.

— Направляясь туда, куда мы идем, мы сильно рискуем, — сказал монах, и голос его звучал серьезно, без следа насмешки. — Дальше лежит самое сердце Золотого треугольника, и чужаков там, мягко говоря, не жалуют. Могут застрелить без разговоров.

Сердце мое забилось немного чаще, и тут я вспомнил, что брат Пон с утра дал мне право говорить, но забрать обратно забыл, хотя с того момента, как мы вышли из нашей комнаты, я не произнес ни слова.

— А зачем вообще куда-то идти? — спросил я. — К чему такой утомительный путь?

Брат Пон заулыбался:

— Я все ждал, когда ты осознаешь, что молчание для тебя необязательно. Понимаешь, то, что мы с тобой делаем, провоцирует серьезный уровень внутренних изменений. И куда гармоничнее будет поддерживать его постоянной трансформацией внешней обстановки. Сидение на месте могло вызвать серьезный дискомфорт и трудности в обучении.

— Ну да, ну да… — проворчал я.

— Поверь, дело так и обстоит, — сказал монах. — Вернемся же к нашей ситуации… Для меня опасность минимальна. Поскольку я говорю на местном языке, да и ориентируюсь в этих краях, кое-кого знаю. Ситуация с тобой сложнее, ты хоть и загорел, и чертами лица не сильно похож на фаранга, ведешь себя как чужак, поэтому обязательно вызовешь подозрения. А оно нам требуется?

Я пожал плечами — ясен пень, что нет!

— Поэтому тебе с этого самого момента придется не только молчать, но еще и изображать максимально безобидное живое существо, а именно убогого немого дурачка.

Что?

Я отшатнулся, недоверчиво глядя на брата Пона.

— Неплохо бы тебе заполучить еще какое-то физическое увечье, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Но уж чего нет, того нет… Но ты можешь сделать вид, что горбат и что одна рука у тебя суховата и слушается не очень. Вот так, например, смотри…

Монах скособочился, выставил левое плечо вперед, правое несколько опустил. Физиономия его перекривилась, и он стал напоминать не взрослого мужчину, а глупого подростка: отвисшая нижняя губа, ниточка слюны из уголка рта, вразнобой моргающие глаза.

Дергаными, раскачивающимися шагами, ничуть не напоминавшими обычные его мягкие движения, он прошелся туда-сюда, а затем в одно мгновение стал прежним, гибким и сильным.

Я даже вздрогнул, такой стремительной оказалась трансформация.

— Теперь твоя очередь, — сказал брат Пон.

Я замотал головой, замахал руками, показывая, что я не смогу, что я на такое не способен.

— В чем дело? — изумился монах.

— Ну… — я замялся, не желая признаваться, что мне противно изображать такого персонажа.

— А, понимаю, — голос брата Пона стал задушевным, но глаза сверкнули непреклонно. — Ты серьезный и умный мужчина с отличной кредитной историей, не к лицу тебе играть урода и дурака. Верно?

Тут уж я нашел силы кивнуть.

— А ты не замечал, что тот, кто слишком серьезно относится к себе, обычно выглядит клоуном? — поинтересовался монах. — Ведь над ним так приятно пошутить… Важность напоминает очень красивое и дорогое кресло, которое нужно таскать с собой постоянно. Раз в три дня ты можешь усесться в него и гордо оглядеться, а все остальное время оно только мешает, заставляет тебя спотыкаться на ровном месте, потеть и сопеть.

Тут он был прав — сколько я встречал людей, уверенных, что этот мир не место для шуток, что сами они очень значительны, тратят время на серьезные дела и нечего тут хаханьки разводить.

Смотрятся подобные персонажи, мягко говоря, забавно.

— Поэтому, давай, отпусти себя, выкини на помойку свою серьезность, посмейся над собой!

Я криво улыбнулся и попытался скопировать то, что не так давно проделал брат Пон: одно плечо вниз, другое вверх, рот приоткрыть, глаза выпучить, да еще и склониться набок.

— Отлично. А ну пройдись… — комментировал монах. — Так, давай помогу…

И, подскочив, он ткнул меня острым пальцем в ребра так, что я согнулся еще сильнее, а вдобавок дернул за предплечье с такой силой, что в спине болезненно хрустнуло. Отпрыгнул, и я обнаружил, что не могу разогнуться, что мне удобнее двигаться скособочившись!

— Пойми, мы большую часть времени ведем себя как идиоты, — говорил брат Пон, с удовлетворением созерцая, как я ковыляю туда-сюда. — И только пытаемся это скрыть. Тратим кучу сил… Так зачем? Не лучше ли представить себя дураком и их сэкономить?

Удивительно, но через некоторое время я начал получать от этого бредового состояния удовольствие. Даже скривил морду и захныкал, изобразив вселенскую печаль, затем улыбнулся во всю физиономию, не заботясь о том, как выглядит подобный оскал.

— Прекрасно, — одобрил монах. — Поздравляю, ты отыскал достойное место в жизни. В рядах умственно отсталых.

И мы засмеялись уже вдвоем.

Перед тем как отправиться в путь, брат Пон выломал мне толстую палку и велел на нее опираться, а еще повесил на верхушку этого посоха кольцо с прикрепленным к нему колокольчиком.