Читать книгу "Сингомэйкеры - Юрий Никитин"

— Значит, — сказал Цибульский въедливо, — этовсе-таки отдельная категория граждан?

Я развел руками.

— Формально да. Но мы ведь работаем с проблемными или стеми, кто в будущем может стать проблемой? Дауншифтеры — те же йоги, ихфилософия: плюй на все и береги здоровье. Они для нас все равно что растения.Не обращаем внимания, а если надо, то проедем на своем танке и по растениям.

Глеб Модестович взглянул остро, мне показалось, что мысленноотметил во мне некую скрытую черточку. Да я и сам удивился, с такимбезразличием отозвавшись о вообще-то не самых худших людях. Дауншифтеры —это все-таки чаще всего работники среднего и высшего звена, которые умеютдобиваться успеха, скапливают капитал, а потом уходят в бесконечный ибессрочный отпуск, проводя немалый остаток дней где-нить на берегу теплогоюжного моря.

— М-да, — произнес он медленно, — вообще-то сэтой быстро растущей категорией хорошо бы поработать… По подсчетам, каждыйчетвертый из менеджеров планирует стать дауншифтером!.. Но это на потом, сейчасмы в роли пожарных, что едва успевают к очагам возгорания.

Арнольд Арнольдович первым расправился с жареной бараниной,со вздохом отодвинул тарелку с обглоданными костями и, доставая зубочистку,проговорил задумчиво:

— А не поразжигать ли мне национальную рознь?

Цибульский сказал укоризненно:

— Что это вы нашему Глебу Модестовичу палки в колесавставляете? Он, как мать Тереза, всех мирить старается в национальныхконфликтах, а вы…

— Так он в другом районе мирит, — напомнил АрнольдАрнольдович. — Я ему там не помешаю. А когда он напримиряет, я и тампоразжигаю. Чтобы молодежи было чем заняться, да и старикам чтоб поговорить очем…

Странное чувство, что острят, прикалываются, но в то жевремя и говорят как бы совершенно серьезно. Странное чувство юмора у нашихсценаристов мировых конфликтов.

Глава 17

Еще через два месяца Эмма, мило улыбаясь, сообщила, что ГлебМодестович просил зайти к нему после работы. Я привычно заглянул ей за низкийвырез, классные сиськи, о чем тут же и сообщил, а то вдруг забыла, дурочка,предложит зайти к нему сейчас.

Она помотала головой так энергично, что башня из волосначала рассыпаться, я бросился ловить крупные локоны, а то вдруг упадут на поли разобьются. Она высвободилась из моих щупающих лап, поправила блузку нахолмиках, глаза смеялись.

— Нет уж, — возразила она, — он сказал, чтобыпосле работы.

— И что это значит?

Она пожала кукольно-узкими плечиками.

— А ты не знаешь?

— Нет.

Она мило улыбнулась.

— Наверное, не желает отрывать тебя от дел. Видимо,ценит!

— Да ладно, — сказал я, — знаем, что этозначит. Хорошо, не забуду.

В конце рабочего дня я постучал, услышал «войдите», толкнулдверь. Глеб Модестович корпит над бумагами, я остановился перед столом едва ненавытяжку, это должно понравиться, но он даже не поднял головы, кивнул накресло:

— Садитесь, Евгений. Все ускоряется в этом мире, но ипроблемы, увы, ускоряются, если можно так сказать…

— Можно, — сказал я. — Все можно, лишь быпонятно. А я понял. Ну, насчет ускорения.

— Ты вообще понятливый. И схватываешь на лету, каклетучая мышь.

— Спасибо. Только я предпочел бы схватывать, какчто-нибудь более красивое.

— Ну как ласточка, годится?

— А как сокол, можно?

Он улыбнулся.

— Пусть даже как орел. Это не комплимент, я тут далодну задачку ребятам, но хочу, чтобы и ты подключился… если будет время.

Я заверил искренне:

— Да я уже закончил с прошлой работой! Осталось толькосдать.

Он чуть улыбнулся.

— Люблю, когда от работы не увиливают, а рвут из рук!Именно работу, а не прибавку к жалованью. Вообще-то это мечта любогоруководителя. А у амбициозного подчиненного, наверное, мечта все делать самому,чтобы шеф увидел, насколько он силен? И что остальных надо попросту выгнать…

Я запротестовал:

— Ничего подобного! Я вообще не амбициозен. Конечно, яхотел бы делать больше и получать больше, но я никогда ничего не делал длятого, чтобы пролезть повыше.

Он кивнул, серые глаза наконец улыбнулись, отстав от губ напару минут.

— Знаю. Ты просто чудо… Так вот в чем сейчас проблема.Технический прогресс все больше высвобождает народа, а бездельничающие чреватыдля общества. Кому не дают строить, те начинают ломать. Мы и так для нихпридумываем какие-нибудь бесполезные работы, но как бы значимые в глазахобщества, мы открываем новые сферы производства вроде грудных имплантатов илирезиновых кукол пятого поколения, что уже умеют имитировать оргазм, это мыорганизовываем движение «зеленых» как бы против себя самих, а также движение ислеты болельщиков, где выпускаем пар из наиболее агрессивных молодых людей…

Он говорил, я слушал, в голове начали быстро рождаться идеи,но не перебивал, слушал, наконец он сказал с кривой усмешкой:

— Нам нужно продержать общество в мире и спокойствииеще как минимум тридцать лет. Возможно, сорок. По самым пессимистическимоценкам, нужно будет продержаться пятьдесят лет, но, думаю, при таком ускорениитехнических решений уложимся и в сорок…

Я старался не выказывать волнение, Глеб Модестовичпроговаривается, может быть, нарочито, как бы допуская меня на ступеньку выше изаодно проверяя мою реакцию, но, как бы то ни было, в моем мозгу целый рой предположений.

Я спросил наконец осторожно:

— А почему именно такой срок?

Он чуть помедлил, пауза была совсем крохотная, но я заметил.

— За это время будут решены основные задачи нашегоразвитого общества. Уровень техники будет настолько высок, в том числе —бытовой техники, что человечество навсегда… подчеркиваю, навсегда!.. избавитсяот голода, болезней и даже, как уверяют наши футурологи, от старости.

Я осторожно кивнул.

— Да, вроде бы воевать будет не из-за чего. А если изахочется, то всяк побоится терять свою жизнь, стоимость которой неизмеримовозросла.

Он сказал, пристально глядя на меня:

— Одно дело — красиво погибнуть в бою, когда и такосталось десятка два-три лет, да и то последние в дряхлости и болезнях,другое — погибнуть в расцвете сил, зная, что впереди тысячи и тысячи летдовольства и развлечений! Как думаете, стоит нам гнуть спину, чтобы дотащитьчеловечество до такого дня?

Дня, мелькнуло у меня в голове. Возможно, именно про этотдень и шла речь. По идее, наша каторжная работа по охране человечествазакончится, когда в мире наступит такое изобилие всего, в том числе и здоровья,что человек уцепится за свою вечную жизнь обеими руками, ногами, зубами и всемифибрами. Тем более что весь труд ляжет на плечи машин, а человеку останетсятолько отдыхать, придумывать все новые и новые развлечения.