Читать книгу "Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко"

Все эти дни и часы я старался не думать о Хиане. Только когда мне на глаза попадались растерзанные тела женщин (иные несчастные были еще живы), ставших жертвами насильников, я, заливаясь слезами, молился, чтобы ее смерть была легкой…

Помню еще, как с башен разрушенной крепости я наблюдал, как один за другим загораются городские дворцы. Хотя восставшие войска вместе с чернью разграбили их в первый же день, сами дворцы уцелели. Теперь пришел их черед. Первым пламя охватило Малый дворец. Затем Золотые палаты – жилище монархов на протяжении трехсот лет. Затем Осенние палаты, Красный замок, Карис-Утар – одно из чудес света, построенное государем Гирахшаром для своей любимой жены шестьсот лет назад… Весело заполыхало почти бездымным пламенем двухсотлетнее дерево Белого Храма – самого большого в мире деревянного здания.

Почти одновременно вспыхнули все шестнадцать Домов Сангхи и Императорская библиотека.

Последним огонь охватил Дворец Клинков, резиденцию военного министерства (предмет восхищения трех поколений) и Генеральный Коллегиум (собрание произведений искусства со всего света).

Мне было очень горько – ведь я так любил свой город!…

Потом я подобрал одну из валявшихся на улице листовок. В ней объявлялось, что в связи с гибелью монарха и ближайших родственников власть в стране перешла к Регентскому совету.

Совет призывал всех, кто желает освобождения Гоадена от власти узурпаторов и сохраняет верность династии, записываться в ополчение.

Я никогда не был особым почитателем правящего дома, но достаточно было того, что те, кто отнял у меня Хиану, служили его врагам.

Вечером того же дня я стоял в строю, между такими же добровольцами, отрабатывая ружейные приемы и стрельбу с колена и лежа.

Через несколько дней наш батальон принял участие в очистке города от остатков бунтующих солдат. Помню, как выпустил очередь по перебегающим пятнистым фигуркам и, когда две из них упали, испытал темное и злое наслаждение.

Мы так и не успели вступить в настоящий бой. Наспех собранное ополчение и остатки сохранявших верность правительству частей были просто сметены под Бармуном в ту проклятую ночь.

Я, как и тысячи других, пережил жуткое бегство из обреченной столицы по забитым беженцами дорогам, чудом добрался до побережья, где с великим трудом попал на корабль, и мы отплыли куда глаза глядят, спасая свои жизни. Через семь дней наше судно пристало в гавани Фиэрта, где я и осел.

Только много позже я узнал, как в действительности обстояли дела.

Несмотря на свой немалый ум, Джахандаран, как всякий самовлюбленный, мнящий себя полубогом человек, считал всех окружающих полными ничтожествами и идиотами.

И поэтому, сам того не замечая, он стал орудием людей, рассчитывавших с его помощью проложить себе дорогу к власти, уничтожив его руками всех, кто им мешал. Им же должна была достаться слава сокрушителей смуты и спасителей Гоадена и монархии.

И он пал жертвой убийц, блистательно выполнив свою задачу и умерев во дни своего величайшего триумфа. Убийцы тоже великолепно выполнили свою задачу – так и не удалось выяснить, каким ядом его отравили – должно быть, что-то из древних рецептов… Гоаден был славен мастерством своих отравителей и изобретателей ядов с самых давних времен.

Но к этому времени все задумавшие эту хитроумную интригу были уже третьи сутки как мертвы – их в числе всех прочих членов Тайного Совета подняла на штыки взбунтовавшаяся караульная рота Осеннего дворца. Да и было слишком поздно – лавина уже покатилась вниз, сметая всех и все, что стояло у нее на пути.

В наступившей вслед за убийством вождя всеобщей растерянности лишь один из второстепенных участников заговора – князь Дакур – проявил и здравомыслие и завидную ловкость.

К заговору его, надо сказать, Джахандаран привлек исключительно в качестве потомка сразу нескольких царствовавших когда-то родов. По его мысли, в задачу Дакура входило лишь символизировать собой связь времен, завоевывая для новой власти соратников из числа темных простолюдинов, еще сохранявших веру в сказки про добрых древних царей. Всерьез его не принимал никто.

В Гоадене он был известен разве что своим штатом лучших поваров, которых собирал по всей стране, да еще тем, что у него – у единственного в мире – был свой прогулочный дирижабль, лично им спроектированный.

Но именно он, вовремя сообразив что к чему, с помощью поддержавших его полков, сформированных из южан, перебил вчерашних единомышленников, обвинив их в смерти Джахандарана, оставив при этом в живых только нескольких совсем никчемных, кого мог не опасаться. А уже на третий день – за сутки до Бармунской битвы, когда тело Джахандарана еще не было погребено, – Дакур провозгласил себя новым императором Гоадена.

Спустя еще несколько недель состоялись пышные коронационные торжества.

С улиц убрали обломки и разлагающиеся трупы, те дворцы, которые не до конца сгорели, спешно восстановили, на месте превратившихся в пепел кварталов воздвигли новые жилища или разбили парки, для чего выкопали множество деревьев в окрестных лесах.

В храмах Двуликого и всех прочих богов и богинь вновь назначенное и выползшее из щелей, где хоронилось, духовенство вовсю возносило молитвы во славу нового государя. А старый Стор день и ночь работал, вместе с кучей помощников ваяя статую монарха высотой в пятьдесят локтей, установленную потом на главной площади. За это он получил от Дакура в подарок особняк покойного сенатора Онда взамен своего, спаленного в те дни.

Ликующие плебеи встретили коронационное шествие цветами и радостными криками, дружно уверовав, что Дакур – и есть тот самый, издревле предсказанный Спаситель Народа. Иностранные посланники принесли свои поздравления от лица соседей-монархов их новому «венценосному брату». Поздравления, пожалуй, искренние, ибо смута уже грозила перекинуться на их владения. Кроме того, воинственные амбиции покойного Джахандарана, мечтавшего о возрождении великого Гоадена от моря до моря, откровенно пугали их, а Дакуру хватало ума до поры до времени скрывать свои планы.

Но ничего этого я, конечно, уже не видел и знаю об этом только со слов тех, кто бежал позже меня. В числе прочих, оказавших сопротивление перевороту, я, как, впрочем, и все солдаты армии Регентского совета, был заочно приговорен к смертной казни. В случае возвращения на родину меня ждала виселица или вечная каторга.

С тех пор прошло несколько лет.

Гоаден заметно усилился, даже присоединил несколько близлежащих государств. Удалось это почти без войны, благо это были в основном торговые республики, где народу было все равно, кто дерет с него налоги – свои правители или чужие, – только б те были не слишком велики. Лишь только Тария с ее богатейшими залежами руд и армией из лучших наемников со всего мира оказала какое-то сопротивление, на подавлении которого отличились южные полки, к которым император по-прежнему благоволил.

Его давнее увлечение воздухоплаванием тоже пригодилось: на тарийские города вывалили немало бомб построенные в Гоадене дирижабли.