Читать книгу "Остров надежды - Станислав Хабаров"

– Компенсируйте воздух, потерянный при выходе.

– Воздух в нём земной, и Жан собирается вернуться в капсуле.

– Разве что так.

– Документацию по тросовой системе положили?

– К вам фильм идёт, и видеозаписи для бегущей дорожки «По родным местам». И не пытайте меня. Мне попадёт. Мол, раньше времени разболтал…

– Как вы там?

– Наслаждаемся. Читаем по первому разу и откладываем, чтобы снова читать. Бумаги теперь полно, и можно впечатления записать: день за днём. Мне первые дни напоминали работу в КИСе[23]. К иллюминаторам некогда было подойти.

– А на выходе?

– Особый разговор. Из станции словно из окна поезда, а при выходе ты словно на крыше, а Земля под тобой точно нарисована. И тишина. А ты прилепился сбоку, как к утёсу, и тебя несёт.

– А что, Сергей, больше нравится из мест Земли?

– Байкал. Может, от того, что с ним многое связано. На свету он драгоценным камнем светится, при луне загадочно блестит. Вот сейчас снегом окаймлён. Красота неимоверная.

– Как там станция?

– Не узнали бы. Переделываем. От стенок отталкиваемся, а на стенках бог знает что. Резинки всюду нужны, мелочь засовывать и фиксироваться. У Софи здесь карты, альбомы цветности.

– Бинокль используете?

– Мы Софи даже теперь ревнуем к биноклю. Она и ест о ним, и спит. Чуть что к иллюминатору. Бывают эффекты неожиданные. Это как сюрприз. Летаешь, летаешь, и вдруг разом открылось всё. Мы что-то долго о тобой говорим.

– Сегодня работаем через ретранслятор. По океану работаем с Софи.

– Софи, ты записи ведёшь?

– Обязательно. Набрался целый журнал.

Завтра твой первый урок – прямой эфир, но я считаю, что сегодня – тоже урок. Дополнительный.

– Для нерадивого ученика.

– Нерадивого, но любознательного. Скажи, Софи, подтверждаются школьные знания?

– У Жана здесь есть Жюль Верн, на станцию вроде бы Эньере привёз, «Двадцать тысяч лье под водой». Я попросила его сделать выписки. Я так, наверное, и начну урок: что написал Жюль Верн и что я сама увидела.

– Но у него взглядом из «Наутилуса», а перед вами голая морская поверхность.

– Не совсем голая. На ней многое написано.

– Вилами на воде.

– Не знаю чем. Вот сейчас подо мной пятна – зелёные и бирюзовые. Размером в сотню километров. Планктон. Он как визитная карточка. По цвету узнаешь. Возле Ирландии зеленоватое пятно в двадцать километров… Ой, не могу, в Ла-Манше множество кораблей. Следы их в виде стрелок и усов, как от водомерок… Так вот. Пролетали перед этим Южную Америку и у полуострова Вальдес в Патагонии видела бурые и коричневые полосы (километров в триста-четыреста вдоль берега). У Австралии – синяя планктоновая полоса. Цвет океана повсюду фоном, а по нему планктоновая живопись. По цвету можно место определить.

– А как от солнца зависит?

– Чем выше солнце, тем ярче окраска. При низком солнце океан весь тёмно-голубой. При низком солнце видны течения, завихрения, полосы. Но вот солнце поднимается, и океан открывает свои цвета. Конечно, есть разные фокусы. Наблюдали красноватые меандры вдоль перуанского берега погибший криль, а обычно он – бирюзовый.

– А вихри видишь?

– В солнечном блике видела меандры. Они светлым кругом на голубом. А огромные ринги независимы от течений и наблюдаются по несколько недель.

«На океанах, – писал Жюль Верн, – как и на материках, есть свои реки. Это океанские течения, которые легко узнать по цвету и температуре, и самое значительное из которых известно под названием Гольфстрим… Воды Гольфстрима, богатые солями, ярко-синего цвета и ясно выделяются среди зеленых волн океана…»

А Софи записала заметки свои, свой вступительный урок.

«Сначала ничего в океане не видела, разве что яркие „перья“ у острова Андрос в группе Багамских островов: тёмно-синий провал глубокой впадины к юго-востоку от острова; с юга от впадины – зелёные и зелёно-голубые полосы (ширина их километр-два, десять-двадцать километров длиной, промежутки между ними по пять километров).

А течения я начинала распознавать по движению айсбергов: отмечала маршрут их, пока не увидела – за ними другая вода. И потом научилась сортировать солёность по цвету, и ещё планктон, и вид поверхности. Скажем, вижу серебряную струйку – значит вода возбуждена. Кругом вода стального цвета, а на ней словно серебряное болотце. Или лазурно-голубое поле, а на нём светлые полосы течений: одна гладкая (значит попутный ветер), а другая шершавая (там встречный).

У Гольфстрима сине-фиолетовые теплые воды. Он особенно контрастен при встрече с холодным Лабрадорским течением; у того зелено-голубая окраска. На границе, у острова Ньюфаундленд рождаются ринги. Вам земным себе трудно представить, что сроки их жизни – годы. Мы наблюдаем их. Они дрейфуют на запад, и мы приветствуем их, как старых знакомых. Многим дали даже собственные имена. Очень крупные вихри у Саргассова моря.

Течения меняют русла. Я в этом убедилась: видно по сносу водорослей, а ещё по струйной облачности, планктонным полосам. Но вернёмся к Жюлю Верну.

Куросио, что значит „Черная река“. Выйдя из Бенгальского залива, согретое отвесными лучами тропического солнца, это течение проходит через Малаккский пролив, идёт вдоль берегов Азии и, огибая их в северной части Тихого Океана, достигает Алеутских островов; оно увлекает с собой стволы камфарного дерева, тропические растения и резко отличается ярко-синим цветом своих тёплых вод от холодных вод океана…»

Да, в Японском море видны течения. Тёплое темнее. А в Охотском море возле Камчатки – лёд, и странное дело, он прорисовывает течения, видишь всю водную динамику по льду, застывшие ледовые меандры.

«Средиземное море, лазурное море, – пишет Жюль Верн, – „Великое море“ иудеев, море греков, „mаrе nоstrum“ (наше море) римлян, с побережьями, утопавшими в зелени апельсиновых рощ, алоэ, кактусов, морских сосен, овеянное чистым морским воздухом, напоенное благоуханием миртов, в окружении высоких гор, но подверженное вулканическим извержениям, оно постоянно является полем битвы, где Нептун и Плутон извечно оспаривают власть над миром. Тут, на этих берегах, в этих водах, говорит Мишле, в этом климате, лучшем на Земле, человечество черпает новые силы».

«Средиземное море, – записала Софи, – исторически красноречиво. Вот сейчас наблюдаю Мессинский пролив, облюбованный Сциллой и Харибдой. И, действительно, греки были правы. Течения то несут в нём плывущих к одному берегу, то меняются до наоборот. Сам пролив очень сложен гидрологически, его приливные течения иначе как чудовищами не изобразить. А в целом море – красивое и спокойное, и в нём всегда много кораблей».